Оливер Твист

— И ты все попрежнему моя племянница! — вскричала мистриссъ Мэйли, обнимая близкую къ обмороку двушку:- попрежнему мое дорогое дитя! Я ни за какія сокровища въ мір не согласилась бы разстаться съ тобой теперь. Моя кроткая подруга, моя дорогая двочка!

— Мой единственный другъ! — воскликнула Роза, прильнувъ къ ней. — Добрйшій безцнный другъ. Сердце мое готово разорваться на части. Я не въ силахъ перенести все это.

— Ты перенесла гораздо больше и все таки оставалась самымъ прекраснымъ и нжнымъ существомъ, когда либо озарявшимъ счастьемъ всхъ окружающихъ, — сказала мистриссъ Мэйли, съ любовью прижимая ее къ сердцу. — Но взгляни, дорогая, кто это ждетъ, чтобы обнять тебя, бдное дитя! Посмотри, посмотри, голубушка!

— Только не тетя! — вскричалъ Оливеръ, бросаясь ей въ объятія. — Я никогда не буду звать ее тетей, но сестрой, моей дорогой сестрой, которую мое сердце почему то съ самаго начала полюбило такъ горячо! Роза, дорогая, милая Роза!

Да будутъ священны т слезы и т отрывки словъ, которыми сопровождалось это тсное и долгое объятіе сиротъ. Въ теченіи этой одной минуты были найдены и снова потеряны отецъ, сестра и мать. Слезы радости и скорби смшались вмст, но то не были горькія слезы, потому что и сама скорбь выплывала такъ нжно и была смягчена такими кроткими и дорогими воспоминаніями, что преобразилась въ какую то торжественную отраду и потеряла вс черты страданія.

Долго, долго они сидли вдвоемъ. Легкій стукъ въ дверь возвстилъ, что что то пришелъ. Оливеръ отворилъ, выскользнулъ изъ комнаты и далъ мсто Гарри Мэйли.

— Я знаю все, — сказалъ онъ, садясь рядомъ съ прекрасной двушкой. — Дорогая Роза, я знаю все.

— Я не случайно здсь, — продолжалъ онъ посл продолжительнаго молчанія, — и услышалъ я это не сегодня вечеромъ. Я узналъ это вчера, только вчера. Догадываетесь ли вы, что пришелъ напомнитъ вамъ объ одномъ общаніи?

— Погодите, — сказала Роза. — Вы все знаете?

— Все. Вы позволили мн въ теченіи года вернуться къ предмету нашего послдняго разговора.

— Да.

— Не для того, чтобы склонять васъ къ измненію ршенія, но чтобы услышать отъ васъ его повтореніе, если вы останетесь при своемъ. Я общалъ положить къ вашимъ ногамъ то общественное положеніе или состояніе, которымъ буду обладать и если бы вы все таки настаивали на своемъ первомъ ршеніи то я обязался въ этомъ случа ни словомъ, ни поступкомъ не пытаться разубдить васъ.

— Т же самыя соображенія, которыя были у меня тогда руководятъ мною и теперь, — твердо сказала Роза. — Если я когда либо сознавала свой ясный и опредленный долгъ передъ тою которая своей добротой спасла меня отъ нищенства и страданій то когда же, какъ не сегодня, должна я его чувствовалъ съ особенной силой? Это тяжелая жертва, но я горжусь ею; это мученіе, но мое сердце перенесетъ его.

— Но разоблаченія сегодняшняго вечера… — началъ Гарри.

— Разоблаченія сегодняшняго вечера, — мягко прервала его Роза:- ничмъ не измнили моего положенія по отношенію къ вамъ.

— Вы ожесточаете свое сердце противъ меня, — замтилъ онъ.

— Ахъ, Гарри, Гарри! — сказала двушка, разразившись слезами:- я хотла бы, чтобы это было для меня возможно. Я избавила бы себя отъ страданій.

— Но тогда зачмъ ихъ призывать на себя? — сказалъ Гарри и взялъ ее за руку. — Подумайте, дорогая Роза, подумайте о томъ, что вы услышали сегодня вечеромъ!

— А что же я услышала? Что? — воскликнула Роза. — Что сознаніе своего глубокаго безчестія такъ подйствовало на моего отца, что онъ укрылся отъ людей… Ну, довольно, Гарри, довольно намъ говорить объ этомъ.

— Подождите, подождите, — сказалъ молодой человкъ, удерживая ее, когда она хотла встать. — Мои надежды, виды на будущее, чувства, вс мои жизненные помыслы, кром любви къ вамъ, совершенно измнились. Теперь я не предлагаю вамъ блистанья среди шумной толпы, сліянія съ тмъ міромъ злобы и клеветы, гд добродтельно стыдятся всего, кром настоящаго безчестія и позора; я предлагаю вамъ родной уголокъ и сердце — да, дорогая Роза, это все, все, что я могу вамъ предложить.

— Какъ мн понять васъ? — съ трепетомъ произнесла она.

— Я хочу только сказать, что когда я въ послдній разъ разстался съ вами, то я ухалъ съ твердымъ намреніемъ устранить вс мнимыя преграды между вами и мною. Я ршилъ, что если мой міръ не можетъ быть вашимъ, то вашъ будетъ моимъ, и что никакіе знатные гордецы не будутъ задирать носа передъ вами, потому что я отъ нихъ отвернусь. Я это сдлалъ. Т, кто отшатнулись изъ за этого отъ меня, отшатнулись въ то же время и отъ васъ и доказали, насколько вы были правы. Покровители и власть имущіе, вліятельные родственники и сановники, которые прежде встрчали меня улыбками, теперь смотрятъ на меня съ холодностью, Но зато улыбаются поля и манятъ втвями деревья въ одномъ изъ самыхъ процвтающихъ графствъ Англіи; и близъ деревенской церкви — моей, Роза, моей церкви! — стоитъ сельскій домъ, которымъ, если вы согласитесь, я буду гордиться въ тысячу разъ больше, чмъ всми тми надеждами, отъ которыхъ я отрекся. Вотъ мое теперешнее положеніе въ обществ, и я кладу его къ вашимъ ногамъ!

* * *