Оливер Твист

— Довольно скучная штука ждать влюбленныхъ къ ужину! — сказалъ мистеръ Гримвигъ, просыпаясь и снимая носовой платокъ, которымъ была покрыта его голова.

По правд сказать, ужинъ дйствительно запоздалъ на крайне незаконный срокъ. Ни мистриссъ Мэйли, ни Гарри, ни Роза — они вошли въ столовую одновременно — не могли привести ничего въ оправданіе задержки.

— Я серьезно подумывалъ, что нынче мн придется състь свою голову, — сказалъ мистеръ Гримвигъ:- потому что терялъ уже надежду на какое нибудь иное кушанье. Если вы позволите, то я возьму на себя смлость поздравить невсту.

Мистеръ Гримвигъ, не теряя времени, скрпилъ это привтствіе, поцловавъ вспыхнувшую двушку, и его заразительному примру послдовали докторъ и мистеръ Броунлоу; нкоторые утверждаютъ, что Гарри Мэйли, какъ они якобы успли подмтить, осуществилъ эту идею еще раньше, въ темной смежной комнат; но наиболе авторитетныя лица считаютъ это очевидной клеветой; вдь онъ молодъ и при томъ священникъ.

— Оливеръ, дитя мое, — сказала мистриссъ Мэили, — гд ты былъ, и почему у тебя такой грустный видъ? Въ такую минуту у тебя вдругъ текутъ слезы. Въ чемъ дло?

Мы живемъ въ мір разочарованій; часто разбиваются т наши надежды, которыми мы больше всего дорожимъ и которыя больше всего возвеличиваютъ нашу душу. Бдный Дикъ умеръ!

LII. Послдняя ночь Феджина

Сверху до низу зала суда была усяна лицами. Пытливые и жадные глаза смотрли отовсюду. Начиная отъ перилъ передъ скамьей подсудимыхъ и до самаго тснаго и отдаленнаго закоулка на хорахъ, вс взоры были устремлены на одного человка — на Феджина. Зрители были впереди него и позади, вверху и внизу, по правую руку и по лвую; онъ словно окруженъ былъ небосводомъ сверкающихъ глазъ.

Онъ стоялъ посреди этого блеска живого свта, положивъ одну руку на деревянный брусокъ перилъ, а другую приставивъ къ уху, и вытягивалъ впередъ голову, чтобы съ большей отчетливостью слышать каждое слово рчи предсдательствующаго, съ которою тотъ обратился къ присяжнымъ. По временамъ онъ быстро взглядывалъ на нихъ, наблюдая, какое впечатлніе на нихъ производитъ каждая ничтожнйшая тнь довода въ его пользу, и когда пункты обвиненія устанавливались съ ужасающей опредленностью, то онъ обращалъ взоръ на своего адвоката, какъ бы съ нмой мольбою сказать что нибудь въ его защиту. Помимо этихъ вншнихъ проявленій тревоги, онъ не шевелилъ ни рукой, ни ногой. Онъ почти не шелохнулся съ самаго начала судебнаго засданія. Но вотъ судья умолкъ, а онъ все оставался въ той же напряженной поз непрерывнаго вниманія и не спускалъ съ него глазъ, какъ будто продолжалъ еще прислушиваться.

Легкій шумъ заставилъ его придти въ себя. Посмотрвъ вокругъ, онъ увидлъ, что присяжные столпились вмст, обсуждая приговоръ. Блуждая взоромъ по галлере, онъ могъ видть, какъ вс стараются вытянуться повыше, чтобы разглядть его лицо; одни торопливо подносили бинокль къ глазамъ, другіе перешептывались съ сосдями съ видомъ отвращенія. Лишь немногіе не обращали на него вниманія и смотрли только на присяжныхъ, нетерпливо удивляясь ихъ медлительности. Но ни на одномъ лиц — даже среди женщинъ, которыхъ здсь было не мало, — не прочелъ онъ хотя бы малйшаго сочувствія къ себ или иного чувства, кром всепоглощающаго желанія, чтобы онъ былъ осужденъ.

Лишь только усплъ онъ уловить все это растеряннымъ взглядомъ, какъ снова наступила мертвая тишина, и, оглянувшись, онъ увидлъ, что присяжные повернулись къ предсдательствующему судь… Тише!..

Но они просили только разршенія удалиться.

Онъ внимательно смотрлъ на ихъ лица, когда они по очереди проходили мимо него, — онъ какъ бы хотлъ узналъ, къ какому ршенію склоняется большинство; но это было безплодно. Тюремщикъ дотронулся до его плеча. Онъ машинально послдовалъ за нимъ въ другой конецъ загородки и слъ на стулъ, указанный ему тюремщикомъ, — иначе онъ его не замтилъ бы.

Онъ опять взглянулъ на галлерею. Кое кто изъ публики былъ занятъ дою, другіе обмахивались носовыми платками. Въ биткомъ набитомъ зал было очень жарко. Какой то молодой человкъ срисовывалъ его лицо въ записную книжку. Онъ подумалъ о томъ, похожъ ли выходитъ портретъ, и съ равнодушіемъ празднаго созерцателя смотрлъ, какъ художникъ сломалъ карандашъ и чинилъ его перочиннымъ ножикомъ.

Потомъ онъ, обративъ взглядъ на судью, началъ размышлять о фасон его платья и о томъ, сколько оно стоило, и какъ онъ его надваетъ. За судейскимъ столомъ былъ также пожилой толстый джентльменъ, который съ полчаса тому назадъ ушелъ, а теперь возвратился. Феджинъ спрашивалъ себя, не уходилъ ли этотъ человкъ обдать, что онъ лъ и гд обдалъ; и такъ онъ продолжалъ цпь своихъ случайныхъ размышленій, пока его вниманіе не останавливалось на какомъ нибудь другомъ предмет, дававшемъ новый ходъ его мыслямъ.