Оливер Твист

Онъ провелъ ихъ въ каменную кухню, уставленную мдными кастрюлями для приготовленія тюремной пищи, и указалъ на дверь; надъ ней было забранное ршеткой открытое окно, черезъ которое доносились людскіе голоса и грохотъ сваливаемыхъ досокъ. То строили эшафотъ.

Отсюда они прошли черезъ многія крпкія ршетки, открываемыя передъ ними изнутри другими тюремщиками, и, перейдя черезъ открытый дворъ, поднялись по узкой лстниц, очутившись посл этого въ корридор, гд по лвую руку тянулся рядъ окованныхъ дверей. Давъ имъ знакъ остановиться, тюремщикъ постучалъ въ одну изъ нихъ своей связкой ключей. Оба сторожа, пошептавшись съ нимъ, вышли въ корридоръ, потягиваясь и какъ бы обрадованные короткимъ отдыхомъ, и знакомъ пригласили постителей послдовать за тюремщикомъ въ камеру. Они вошли.

Осужденный преступникъ сидлъ на постели, покачиваясь изъ стороны въ сторону; лицомъ онъ больше напоминалъ пойманнаго звря, чмъ человка. Мысли его повидимому блуждали въ прошлой жизни; онъ продолжалъ что то бормотать, сознавая присутствіе постителей лишь какъ часть своихъ видній.

— Славный мальчикъ, Чарли… хорошо сдлано! — невнятно бормоталъ онъ. — Оливеръ тоже — ха-ха-ха! Оливеръ — теперь настоящій джентльменъ… теперь настоящій… Уведите этого мальчика спать!

Тюремщикъ взялъ Оливера за свободную руку и, шепнувъ ему, чтобы онъ не пугался, смотрлъ, не говоря ни слова.

— Уведите его спать! — закричалъ Феджинъ. — Слышите вы меня, кто нибудь изъ васъ? Онъ былъ… былъ… врод какъ бы причиной всего этого. Его стоило пріучить къ длу; за это можно было получить деньги… Глотку Больтера, Билль; оставь двку — перержь глотку Больтера, какъ только можешь глубже. Оторви ему голову совсмъ прочь.

— Феджинъ, — произнесъ тюремщикъ.

— Вотъ я! — крикнулъ еврей, тотчасъ принимая ту-же вслушивающуюся позу, которую онъ хранилъ во время суда. — Старый человкъ, милордъ; очень старый, старый человкъ!

— Здсь, — сказалъ сторожъ, кладя руку ему на грудь, чтобы не позволить ему встать:- здсь находится кое кто, кому надо, должно быть, что то спросить у тебя. Феджинъ, Феджинъ! Ты человкъ?

— Я не долго буду имъ, — отвтилъ онъ, подымая кверху лицо, въ которомъ ничего не осталось человческаго, кром ярости и ужаса. — Убейте ихъ всхъ до одного! Какое право имютъ они вести меня на бойню!

При этихъ словахъ онъ увидлъ Оливера и мистера Броунлоу. Съежившись въ самомъ отдаленномъ углу сиднья, онъ спросилъ, что имъ здсь нужно.

— Смле, — сказалъ тюремщикъ продолжая придерживать его:- говорите теперь, сэръ, то, что вамъ нужно. И пожалуйста поторопитесь, такъ какъ онъ становится все хуже и хуже.

— У васъ были нкоторыя бумаги, — сказалъ мистеръ Броунлоу, приближаясь:- которыя отданы были вамъ на сохраненіе нкимъ Монксомъ.

— Все это ложь, — отвтилъ Феджинъ. — У меня нтъ ничего…. ничего.

— Ради милосердія Божія, — горячо продолжалъ мистеръ Броунлоу:- не говорите этого теперь, на краю могилы. Скажите мн, гд он? Вы знаете, что Сайкса нтъ въ живыхъ, что Монксъ во всемъ сознался, что вамъ нельзя уже надяться ни на какую выгоду. Гд эти бумаги?

— Оливеръ, — вскричалъ Феджинъ, маня его къ себ. — Сюда! сюда! Я скажу теб кое что на ухо.

— Я не боюсь, — тихо сказалъ Оливеръ, выпуская руку мистера Броунлоу.

— Бумаги, — сказалъ Феджинъ, притягивая Оливера къ себ:- находятся въ полотняномъ мшк, въ выемк печной трубы, наверху, въ первой комнат. Мн надо поговорить съ тобою, голубчикъ. Мн надо поговорить съ тобою.

— Да, да, — отвтилъ Оливеръ. — Дайте мн прочесть молитву. Пожалуйста! Одну молитву! Вы повторите ее за мной, стоя на колняхъ! Только одну молитву, и мы будемъ потомъ говорить до самаго утра.

— Туда, туда! — сказалъ Феджинъ, толкая мальчика впереди себя къ двери и безумно смотря черезъ его голову. — Скажи, что я ушелъ спать — теб они поврятъ. Ты можешь вывести меня на улицу, если мы пойдемъ такъ. Ну, ну!

— Ахъ! Прости, Господи, этому несчастному! — вскричалъ мальчикъ, заливаясь слезами.

— Отлично, отлично, — сказалъ Феджинъ. — Это намъ поможетъ. Сначала вотъ черезъ эту дверь. Если на меня нападетъ дрожь и трепетъ, когда пойдемъ мимо вислицы, то не обращай вниманія, а прибавь только шагу. Ну, ну, ну!

— Больше ничего не имете спросить у него, сэръ? — произнесъ тюремщикъ.

— Ничего, — отвтилъ мистеръ Броунлоу. — Если бы я могъ надяться, что намъ удастся призвать его къ сознанію своего положенія….

— Ничмъ не достигнете этого, сэръ, — сказалъ служитель, покачавъ головою. — Лучше оставьте его.

Дверь камеры отворилась, и вернулись сторожа.

— Торопись, торопись! — вскричалъ Феджинъ. — Осторожно, но не такъ ужъ медленно. Скоре, скоре!

Люди взяли его за плечи и, освободивъ отъ него Оливера, удержали его. Одну минуту онъ сопротивлялся съ упорствомъ отчаянія, а затмъ принялся испускать пронзительные вопли, которые проникали даже сквозь эти плотныя стны и звучали въ ушахъ удалявшихся постителей, пока они не вышли на дворъ.

Они не сразу покинули тюрьму. Оливеръ чуть на упалъ въ обморокъ посл этой ужасной сцены и былъ такъ слабъ, что въ теченіи часа или боле не могъ держаться на ногахъ.