Оливер Твист

Но нельзя сказать, что въ теченіи всего этого времени его умъ хотя бы на мгновеніе былъ свободенъ отъ угнетающаго сознанія разверзающейся у его ногъ могилы; представленіе о ней не покидало его, но было какимъ то смутнымъ и общимъ, и онъ не могъ на немъ сосредоточить мыслей. Такъ что, даже когда его охватывалъ трепетъ или кидало въ жаръ при воспоминаніи о возможности близкой смерти, онъ принимался считать находившіеся передъ его глазами желзные прутья и раздумывалъ о томъ, почему наконечникъ одного изъ нихъ отломился, и починятъ ли его или оставятъ въ такомъ вид. Затмъ онъ началъ думать объ ужасахъ вислицы и эшафота, — и остановился, наблюдая какъ служитель разбрызгиваетъ для освженія по полу воду, — и снова продолжалъ думать.

Наконецъ раздался призывъ къ тишин и вс, затаивъ дыханіе, устремили глаза на дверь. Присяжные возвратились и близко прошли мимо него. Онъ ничего не отгадалъ на ихъ лицахъ; они были точно высчены изъ камня. Настала полная тишина… ни шороха… ни дуновенія… Виновенъ.

Зданіе сотряслось отъ грознаго крика, повторившагося еще и еще и затихавшаго, чтобы разразиться съ новой силой, подобно гнвному грому. Эхомъ ему были раскаты стонущаго рева; то ликовала собравшаяся на улиц толпа, узнавъ, что въ понедльникъ осужденный умретъ.

Шумъ улегся, и у него спросили, не иметъ ли онъ что нибудь сказать въ опроверженіе смертнаго приговора. Онъ снова принялъ свою внимательную позу и пристально смотрлъ на спрашивавшаго, пока тотъ говорилъ; но вопросъ пришлось повторить дважды, и только тогда онъ, повидимому, разслышалъ его. Онъ пробормоталъ, что онъ старикъ… старикъ… старикъ… — и перейдя ни шепотъ, снова умолкъ.

Судья надлъ черную шапочку, а подсудимый все стоялъ въ той же поз и съ тмъ же выраженіемъ. Какая то женщина на хорахъ издала восклицаніе, вызванное страшной торжественностью этой минуты; онъ быстро глянулъ вверхъ, словно досадуя на нарушеніе тишины, и съ еще большимъ вниманіемъ нагнулся впередъ. Рчь была торжественна и сильна впечатлніемъ; слова приговора внушали ужасъ. Но онъ стоялъ, какъ мраморное изваяніе, не шевеля ни однимъ мускуломъ. Его страшное лицо попрежнему было наклонено впередъ, его нижняя челюсть отвисла, а глаза пристально смотрли передъ собою, когда тюремщикъ взялъ его подъ руку и знакомъ показалъ, что надо уходить. Онъ безсмысленно осмотрлся вокругъ и повиновался.

Его повели черезъ находившуюся подъ залой суда комнату съ каменнымъ поломъ. Тамъ нкоторые узники ждали своей очереди, а другіе бесдовали съ знакомыми, толпившимися за ршеткой, которая выходила на открытый дворъ. Тамъ никого не было, кто пришелъ бы поговорить съ нимъ; но когда онъ проходилъ мимо, то арестанты отхлынули въ сторону, чтобы его лучше могли разглядть люди, прильнувшіе къ желзнымъ брусьямъ. И его осыпали бранными словами, принялись гикать, свистать. Онъ погрозилъ имъ кулакомъ и хотлъ плюнуть въ толпу, но его проводники увлекли его дальше черезъ темный корридоръ, освщавшійся нсколькими тусклыми лампами, внутрь самой тюрьмы.

Здсь его обыскали, чтобы при немъ не оказалось средствъ предупредить приговоръ закона; по совершеніи этого, его повели въ одну изъ камеръ для осужденныхъ и оставили его тамъ одного.

Онъ слъ на каменную скамью, находившуюся противъ двери и служившую въ то же время кроватью. Уставившись въ полъ налитыми кровью глазами, онъ попытался привести въ порядокъ мысли. Спустя нкоторое время, онъ началъ припоминать отдльные отрывки того, что говорилъ судья, — хотя тогда ему казалось, что онъ не въ состояніи ничего разслышать. Отрывочныя слова постепенно становились на надлежащія мста и вызывали въ памяти другія, такъ что наконецъ у него составилась цлая рчь, почти точь въ точь какъ она была произнесена. Къ смертной казни черезъ повшеніе — такъ она заканчивалась. Къ смертной казни черезъ повшеніе.

Темнота сгущалась. Онъ началъ думать о всхъ своихъ знакомыхъ, погибшихъ на эшафот. Иные погибли благодаря ему. Они такъ быстро одинъ за другимъ воскресали въ его памяти, что онъ едва успвалъ ихъ считать. Онъ видлъ, какъ умирали иные изъ нихъ, и насмхался надъ ними, потому что они умирали съ молитвой на устахъ. Съ какимъ скрипучимъ шумомъ открывался подъ ихъ ногами трапъ, и какъ внезапно превращались они изъ сильныхъ и здоровыхъ людей въ болтающуюся кипу платья!

Нкоторые изъ нихъ вдь жили, быть можетъ, въ этой же кель, сидли на этомъ же мст. Какъ темно! Почему не приносятъ свта? Келья была построена много лтъ назадъ. Сотни людей провели здсь свои послдніе часы. Тутъ приходится сидть точно въ склеп, усяннномъ мертвыми тлами, съ мшками на голов, съ петлей, со связанными руками и съ лицами, которыя онъ узнавалъ даже сквозь это ужасное покрывало… Огня, огня!

Наконецъ, когда онъ до крови исколотилъ руки о дверь и о стны, появились два человка. Одинъ принесъ свчу и вставилъ ее въ желзный подсвчникъ, вдланный въ стну, а другой притащилъ съ собою матрасъ, чтобы переночевать на немъ, такъ какъ узнику больше не предстояло оставаться наедин.