Оливия Киттеридж

Оливия ждет, что Генри заглянет в спальню, и да, через миг он тут как тут. Его большое лицо лучится той особой приветливостью, которая всегда находит на него в большой компании.

– С тобой все в порядке, Олли?

– Тш-ш-ш. Заткнись. Не обязательно всем знать, что я здесь.

Он подходит ближе и шепчет:

– С тобой все в порядке?

– Я готова идти домой. Хотя ты бы, конечно, рад торчать тут до третьих петухов. Ненавижу, когда взрослые тетки говорят «тубзик для девочек». Она что, напилась?

– Да нет, Олли, ну что ты.

– Они там курят, – Оливия указывает подбородком в сторону окна, – хоть бы дом не спалили.

– Не спалят, – говорит Генри и после короткой паузы добавляет: – По-моему, все прошло хорошо.

– Кто бы сомневался. Давай прощайся со всеми и поедем уже наконец поскорей.

– У нашего сына славная жена, – говорит Генри, медля у изножья кровати.

– Да, наверное.

Они молчат; в конце концов, для обоих это шок. Их сын, их единственный ребенок теперь женат. Ему тридцать восемь лет, они к нему за эти годы очень сильно привыкли.

В какой-то момент они думали, что он женится на своей ассистентке, но это длилось недолго. Потом казалось, что он вот-вот женится на учительнице с Черепахового острова, но это тоже скоро кончилось. А потом вдруг здрасьте, ни с того ни с сего: Сюзанна Бернстайн, доктор медицины, обладательница ученой степени, явилась в город на какую-то конференцию и целую неделю шастала тут в новых туфлях. Из-за этих туфель воспалился вросший ноготь, а на пятке раздулся нарыв размером со стеклянный шарик – Сюзанна готова была повторять эту историю бесконечно. «Я заглянула в “Желтые страницы”, и пока я доковыляла до его кабинета, от ноги моей вообще остались одни воспоминания. Ему пришлось сверлить мне ноготь! Романтическое знакомство, нечего сказать!»

Оливия находила эту историю идиотской. Почему бы этой девице, при ее-то деньжищах, не купить себе просто-напросто пару туфель подходящего размера?

Но так или иначе, эти двое повстречались. А остальное, как не уставала повторять Сюзанна, уже история. Если, конечно, считать, что полтора месяца – это солидный исторический период. Потому что молниеносность этой женитьбы тоже была поразительна.

– А какой смысл тянуть? – сказала Сюзанна Оливии в день, когда они заехали показать кольцо.

– Совершенно никакого смысла, – покладисто ответила Оливия.

– И все-таки, Генри, – говорит Оливия теперь, – почему именно гастроэнтеролог? Можно же было выучиться на какого угодно врача, и чтоб не надо было ковыряться в кишках. О таком даже думать неприятно.

Генри глядит на нее своим обычным рассеянным взглядом.

– Понимаю, – говорит он.

Солнечные блики дрожат на стене, белые занавески слегка колышутся. Возвращается запах сигаретного дыма. Генри и Оливия молчат, смотрят на изножье кровати. Наконец Оливия произносит:

– Она слишком самоуверенная особа.

– Она нравится Кристоферу, – говорит Генри.

Они почти что шепчутся, но при звуке шагов по коридору оба поворачиваются к приоткрытой двери, нацепив на лица дружелюбное выражение. Однако мать Сюзанны не останавливается, проходит мимо – в темно-синем костюме, с сумочкой, похожей на миниатюрный чемодан.

– Лучше вернись к ним, – говорит Оливия. – Я через минуту тоже приду попрощаться. Дай мне только еще секундочку отдохнуть.

– Да, отдыхай, Олли.

– Заедем в «Данкин Донатс»? – спрашивает она. Они любят сидеть на диванчике у окна, и там есть официантка, которая их знает; она всегда приветливо здоровается, а потом оставляет их наедине.

– Это можно, – говорит Генри, уже от двери.

Снова приваливаясь спиной к подушкам, она вспоминает, как бледен был сын во время свадебной церемонии. Со своей типично кристоферовской сдержанностью он благодарно смотрел на невесту, а она – худая, плоскогрудая – тоже неотрывно глазела на него снизу вверх. Ее мать плакала, и это была та еще картина – из глаз Дженис Бернстайн слезы буквально катили ручьями.

– А вы разве не плачете на свадьбах? – спросила она потом у Оливии.

Оливия ответила:

– Не вижу причин для слез.