Ома Дзидай (СИ)

Пальцы сжали катану, и я без напряга вытащил её. Сталь покинула голову, а колотая рана мгновенно затянулась. Якудза ахнули, будто не ждали такого поворота, хотя прекрасно знали, кому служат. Кровавый меч со звоном упал на деревянный пол.

– При иных обстоятельствах мне бы даже понравилось, – заявил я, похабно смеясь. Морды якудза смяла озадаченность. – Другое дело, вы, шайка бесстыжих свиней, хотите меня прирезать. Кто подначил? Кто из вас этот болван?

Им не было нужды отвечать. Я прислушался к биению сердец вокруг. Одно колотилось чаще других, собираясь выпрыгнуть или взорваться.

Сердце со-хомбутё.

– Да ладно! Ватанабе-сан? Ну, конечно! Моя правая рука…

Он скорчил пунцовое лицо. Замысел этого ублюдка обрушился, как карточный домик. Я прекрасно знал его: вместе ведь начинали возводить этот преступный мир на задворках общества. Как и ожидалось, Ватанабе не хотел сдаваться так просто.

Мысль о предательстве не уткнулась ножом в сердце, не растеклась плевком по душе. Поступок со-хомбутё я посчитал самым обыкновенным.

Человеку всегда мало, каких бы успехов он ни добился. Именно поэтому мы те, кто есть сейчас, хотя могли бы остаться в землянках. Но вот незадача: стремления Ватанабе отнять борёкудан шли наперекор моим.

Очень грустно, очень жаль, но ему суждено было сегодня умереть.

Меня не поразило, что он подчинил себе всех якудза Масуды. От новичка до кайкэя – меня боялся каждый. Я не был опасен, но они видели в кумитё только чудовище. Я и вправду напоминал человека отдалённо. Такова цена за сверхъестественную силу, заложенную в плоти и крови.

– Чего вы ждёте, обезьяны? Прикончите его!

Главный предатель занёс над головой меч, но рваться первым не стал.

Никому из подчинённых не хватило ума освистать его, вынести во двор и там же разорвать на куски. Сами же очернили свою преданность, ринувшись на меня гурьбой. Кучка дураков.

Я, ощутив приближение боя, перестал думать о чём-либо другом. Глаза ослепил кровавый угар. Мышечная память сделала всё за меня.

Давно перестал носить оружие. Не потому, что в нём нет чести. С мощью, дарованной одинокому ронину по праву рождения, любой меч или ружье – ничто. Мышц хватало с лихвой, чтобы отправить на тот свет любого. Даже войско в тысячу самураев пойдёт на корм червям.

Единственный удар хоронил якудза тут же. Хотя я неоднократно бил каждого прежде, чем приступать к другому.

Между предателями порхал, как суматошная оса. Движения были быстры и могли потягаться с молниями в темнейшую бурю.

Позднее меня озадачит, почему гокудо[23], заметив, как пачками падают их товарищи, не прекратили бросаться на рожон. Возможно, страх перевесила жажда наживы. Или чувство долга перед Мэйнаном, для которого я был на сто из ста чудовищем, а не в половину, как есть. Их тошнило рассыпаться в любезностях перед полукровкой, что пил кровь они[24] и так укреплял адские способности.

Локти и кулаки вминали лица внутрь головы. Грудные клетки трещали, отчего кости взрезали сердца и лёгкие. Если удары приходились на живот, лопались кишки, вызывая обильное кровотечение. Челюсти сдвигались набок, рядами выбивались зубы – не успевали упасть одни, как летели другие.

Голыми руками я вырывал конечности из суставов. Двумя пальцами выдирал кадыки и глаза – резко, точно змея, кусающая в прыжке. При падении на колено захрустел не один хребет. Я расшвыривал якудза, и те разламывали столы пополам, вдребезги били посуду, мешались вместе c недоеденной пищей и выпивкой.

На меня десятками опускались мечи, дырявя туловище. Но всё без толку. Счастливчики, которым удалось задеть кумитё, гибли тут же.

За весь бой запомнилось только одно лицо. На глаза попался Ватанабе. Обезумев от близившейся неудачи, он дерзнул лично срубить мне голову. Напрасно.

Не давая ему взмахнуть катаной, я пнул его в голень и переломил кость надвое. Она предстала на всеобщее обозрение. Со-хомбутё завизжал и упал, катаясь по полу. Больше он никогда не встанет сам.

Когда всё кончилось, я очнулся.

Под ногами лежали трупы якудза, местами наложенные друг на друга, купающиеся в смеси крови, пива и саке. Меня самого обрызгало, но всё впитывалось, попадая на кожу, как губка.

Я не завидовал старику Ёдзи. Но не моя вина.

Совсем рядом послышались всхлипы. Я повернулся к молоденькому сансита, который горько плакал, будто сирота. Мальчик опустил меч, дрожа всем телом. Он был на испытательном сроке и скоро должен был влиться в наши ряды. А тут – такое.

Глаза быстро прошлись по его очертаниям от огненно-рыжих волос, собранных в пучок, до носков. Ореховые радужки. Гладкая детская кожа. Всего-лишь двадцать лет отроду. Стройный, как сосновый ствол. Красивый. Еще не смышлёный. Прелесть...

Мне стало жаль его. Он повидал столько смертей в раз, что бывает очень неполезно для неокрепшего духа. Я готов был простить ему предательство. Обнять по-отечески. Уверить, что всё будет хорошо. Если бы он послушался меня.

– Мальчик, – сладострастно улыбаясь, позвал я и осторожно протянул руку вперёд, чтобы не спугнуть. – Швырни катану подальше и иди ко мне.