Омуты и отмели

– После школы? Дядя Толя меня в Лондон посылает учиться, я десятый экстерном окончу. Почему я занимаюсь-то столько! И еще английский.

– Так ты что, уже в этом году уедешь?

– Ну да, осенью, – совершенно спокойно ответил Иван.

На Иру обрушилась, как снег с крыши, такая чудовищная тоска, что она даже прикусила себе палец, чтобы не застонать. Осенью! Она опомнилась: «О чем я размечталась, о чем я вообще думаю – Ванька еще мальчик, Муся права! Ему надо учиться, у него своя распланированная жизнь, и я тут совершенно ни при чем…» Ира сидела, печально глядя на увлеченного Ваньку, и одновременно видела все это как бы со стороны – словно она сама, совсем взрослая, смотрела из далекого будущего на этих детей и говорила юной влюбленной Ирочке: «Беги! Спасайся! Ты осознала: он тебя вовсе не любит! Ваня влюблен, он хочет тебя, он сходит с ума от желания прикоснуться к твоим губам, он выпьет тебя до дна – и остынет. Займется своими делами, своим компьютером, своей фондовой биржей. А ты – любишь и будешь гореть всю жизнь. Ты – только маленькая глава в книге его жизни. Твоя книга – вся о нем. Беги, пока не поздно. Пока эта глава еще не дописана, а пару черновых листочков вполне можно скомкать и выбросить в корзину. Беги!»

«Все безнадежно…» – подумала Ира и попыталась вычесть Ваню из своей жизни: они встречались всего месяц, виделись только раз шесть или семь – правда, часами говорили по телефону. Без Ваньки ее жизнь сразу превращалась в ледяную пустыню. А если вычитать Ваню – тогда и Мусю, без которой Ирочка тоже не представляла своего существования: это будет уже просто полюс холода. Тогда надо переводиться в другой институт или вообще переехать в другой город и остаться совершенно одной на всю жизнь в этом царстве стужи.

«Я не хочу бежать!» – решила она. Пусть! Что будет, то будет. Лучше так, чем потом всю жизнь жалеть. «Я постараюсь, – думала Ирочка. – Я не буду на нем виснуть, подстроюсь к нему, стану необходима, как воздух, и он полюбит меня по-настоящему, он просто не сможет не полюбить! Подумаешь, Лондон. Есть телефоны, скайпы и самолеты, в конце концов. Надо только продержаться. Не торопиться, подождать, хотя бы до его восемнадцати, поэтому – больше никаких поцелуев. Мы будем просто… просто дружить…»

Тут Ванька повернулся, увидел ее волшебные глаза, глядящие на него с тоской и любовью, хотел было что-то сказать, но не смог – нагнулся к Ирочке и поцеловал ее маленький рот, доверчиво приоткрывшийся ему навстречу. Ванька совсем не был сентиментален и романтичен – по крайней мере, так про себя думал, но после того поцелуя в кино он всю ночь вспоминал Иркины губы, такие нежные, что сравнить их можно было только с лепестками цветка. Утром он, сам себе поражаясь, прикоснулся губами к лепестку – большой букет желтых роз стоял в комнате родителей: ощущение было абсолютно одинаковое. Точно, она – Фейри!

Вот и сейчас – вся кровь бросилась ему в голову. «Короткое замыкание! – успел подумать Ванька. – Это как короткое замыкание!» Разряд тока, удар молнии – и они уже летели обнявшись вверх по вертикальной темной шахте, вроде лифтовой, в окружении разлетающейся от них одежды: упорхнуло Ирочкино платье, Ванькина рубашка унеслась, размахивая рукавами, как белая чайка, тяжело ухнули вниз джинсы – вместе с трусами; рассеялись колготки, трусики и лифчик…

Очнувшись, Ванька увидел прямо под собой обнаженную Ирочку: маленькая грудь с нежно-розовыми сосками, белое горло, запрокинутая голова в ореоле спутанных темно-рыжих волос – Ирочка дышала приоткрытым ртом и не отпускала Ваньку, вздрагивая от малейшего его движения. Опираясь на руки, Ванька опять задвигался внутри ее, и Фейри, выгнувшись, беззвучно закричала.

Они долго лежали, не говоря ни слова. Потом, когда раздался звук открываемой входной двери и гомон детских голосов – это вернулась Скороговорка с Совятами, – они вскочили и лихорадочно привели себя в порядок. Ванька разведал обстановку, и они сбежали из квартиры, так и не попавшись никому на глаза. Оба молчали всю дорогу, но, выйдя из метро, Ванька взял Ирочку за плечи и заглянул ей в глаза. «Если он сейчас скажет что-нибудь вроде: «Прости!» – я застрелюсь», – подумала Ирочка и опередила Ваньку:

– Не переживай! Оно того стоило!

А когда через две недели у нее-таки начались месячные, с Ирочкой случилась небольшая истерика: она вдруг осознала, что хотела ребенка! От Ваньки, который сам еще ребенок! Иван смотрел на рыдающую Ирочку и не знал, что делать. Рыдала она в пустой аудитории мединститута, куда он проник через никем не охраняемый черный ход. Сам он испытал огромное облегчение от того, что все обошлось – две недели ему мерещились всяческие ужасы и семейные разборки. Честно говоря, Ванька не ожидал, что Ирочка воспринимает его настолько всерьез, и даже слегка испугался.