Омытые кровью

– Это глупо. Вам бы все кричать «вперед» и «даешь», а ребенку с этим именем жить! Индустра! Слава богу, не совсем уж неприличная Даздраперма – да здравствует первое мая! Господи, за что нам такое наказание?

Вообще, я был даже восхищен библиотекаршей. Ведь не боится в разговоре с представителем карательных органов вести такие крамольные беседы. Отважная до полной потери ориентации во времени и пространстве.

Хотя, вопреки расхожему мнению, ОГПУ вовсе не карает за случайно вырвавшееся слово. И не ставит болтунов к стенке. Мы караем за агитацию. К стенке тоже, бывает, ставим, но за гораздо большие прегрешения. Вообще, к стенке людей ставить – это последнее дело. Хуже только вовремя не поставить – тогда и случаются белобандитские виселицы на пыльных площадях.

Ладно, все это лирика и к делу не относится. Нужно выполнять свои обязанности, а не обсуждать этимологию имен.

Хитрых ходов и дальних заходов применять я не стал. Порой прямолинейность куда более эффективна. Вот и рубанул я, как кавалерист шашкой:

– Ваша библиотека используется антисоветским элементом для связи.

– Что? – выпучила на меня глаза дворянка. И готов был поклясться, что изумление вполне искреннее.

– Через ваше учреждение враги советской власти передают секретные сообщения.

– Это какая-то нелепица! – воскликнула заведующая.

– ОГПУ не занимается нелепицами, – наставительно произнес я. – ОГПУ занимается врагами революции, Анна Викторовна. Вам ли этого не знать?

Она кинула на меня злой взгляд, и ее лицо перекосила гримаса высокомерного презрения. Ну и ладно, дворяне они такие, существа тонкие и неоднозначные. Что она думает – мне наплевать. Главное, что будет делать.

– Нам очень нужно ваше сотрудничество, – выдал я.

– Мое? Чтобы я сотрудничала с охранкой?! – воскликнула она возмущенно и отчаянно, с видом Жанны д’Арк, собравшейся погреться на костре инквизиции.

– С ОГПУ вообще-то. А это щит нашей Родины, если не забыли.

– Ах извините. – Столько огненного сарказма вспыхнуло в ее словах – хоть вместо угля его в паровозную топку грузи.

– Отказываетесь? – с интересом посмотрел я на дворянку.

– Некоторые вещи противоречат моим убеждениям, – гордо отчеканила она.

– Ну и хорошо, – покладисто кивнул я. – Чем больше наловим, тем больше премию получим.

– О чем вы? – с опасливым недоумением спросила она.

– С этого момента вы не обычный гражданин, а подозреваемая в участии в антисоветском подполье. У вас тут телеграф бандитский обустроен. И вы правда думаете отделаться объяснениями, что ни о чем не знали?

Она изумленно уставилась на меня, сглотнула комок в горле.

– Собирайтесь… Кстати, думаю, ваша сестра тоже осведомлена о вашем противоправном поведении. Вот и еще одна соучастница.

Конечно, давил я бесстыдно, бил по больным точкам, но тут не до сантиментов. Я не обязан щадить чувства тех, для кого гражданский долг – понятие второстепенное, уступающее былым обидам. И порой страх работает не хуже сознательности. Вот и поглядим.

– Я… – Заведующая библиотекой замялась и потом с огромным усилием произнесла: – Я согласна.

Ну вот и хорошо. Гора с плеч. Понятное дело, связной Хватов теперь за весточкой не придет. После нападения на меня он давно где-то в лесах. Значит, придет новый связной. Сообщений от Дятловой Атаман ждет с нетерпением и надеждой, как древний грек пророчеств дельфийского оракула. Он сильно надеется на них. И шпионка его никогда не подводила.

Для чего я затеял эту вербовку? Нам нужно знать, кто и когда получит сообщение. Кто возьмет эту книгу. Это послужит отсчетом для дальнейших действий. Тут и отсемафорит нам библиотекарша. Обязательно отсемафорит, отнесется к заданию добросовестно. Потому что последствия ее саботажа я в дальнейшей беседе расписал ей в таких ярких красках, что она побледнела и капала успокоительные капли в хрустальную рюмку, когда я уходил от нее.

Была изначально у нас идея установить пункт скрытного наблюдения рядом с библиотекой. Засечь нового связного. Арестовать и расколоть. Или протащить его с помощью наружной разведки до логова. Но все это было рискованно. Так можно спугнуть дичь и оборвать веревочку, тянущуюся к Атаману. Нет, нам нужно, чтобы послание дошло до адресата.

Письмо изготовил сам Первак. Был он пришибленный, действовал автоматически, ежился и смотрел виновато. И при каждом случае пытался заверить, что он ни при чем, погорячился, выстрелив в Дятлову, но гниду вражескую нисколько ему не жалко. Было непонятно, убеждает он нас или сам себя. Но состояние его было весьма сумрачное, притом на грани истерики.

– Соберись, Ефим Гордеевич! – рявкнул на него Раскатов. – Ты сейчас весь как побитый цуцик. Хочешь лишние подозрения вызвать? Соберись и сделай свою обычную высокомерную морду.

Первак кивнул. А потом объявил:

– Я уже писал документы за Настю. Она просила, когда уезжала, сделать и отнести заявление в жилищную контору. Почерк ее хорошо имитирую.

На поверку у него действительно оказались отменные способности в каллиграфии. Во всяком случае, собственноручное письмо Анастасии Дятловой и подделка не различались практически ничем.