Омытые кровью

– Я бы на вашем месте внимательнее следил за образованным сословием и бережнее к нему относился. Без старых специалистов вы индустриализацию не потянете, – начал вещать ассириец, демонстрируя воистину государственнический кругозор – наблюдалось за ним порой такое. – Вот и будет по ним враг бить.

– Думаешь, враги советской власти перейдут к избирательному террору? Станут выбивать специалистов, чтобы замедлить индустриализацию?

– А что такого? Просто, дешево и эффективно. Потеря одного старого инженера – эта порой как потеря целого цеха. Знай только выщелкивай их. А новые инженеры вам такого понастроят.

– Что это ты на новых инженеров наговариваешь?

– Да куда им до старых. Они еще себя не осознали должным образом. Вон раньше образованное сословие было – каждый голова и фигура. Тянули железные дороги. Строили заводы. И за любым свершением стоял такой вот инженер. И друг друга они знали все. Уважали и письма писали. Потому что мало их было. Все наперечет. Как деревня какая.

– Деревня, говоришь, – задумчиво протянул я, пытаясь уловить некую мысль.

– Так что берегите старых специалистов. А то сегодня Синицына убили. Завтра – Ветвитского.

– И его ты знаешь?

– Так тоже заходит. Инженеры люди с пониманием. Цену хорошим вещам разумеют.

– Это я в курсе. А когда ты Синицына в последний раз видел? – Я все пытался поймать эту умело уворачивающуюся из фокуса моего внимания идею.

– Так как раз перед тем, как его растерзали.

Черт, а ведь об этом надо было спросить сразу. Да уж, даже на доктора Ватсона не тяну.

– Чего он приходил? – поинтересовался я.

– За коньяком хорошим приходил. Ведь настоящий коньяк в городе только у меня.

– Зачем ему коньяк?

– Говорил, что приехал его сокурсник по «альма матер». По Берлинской высшей технической школе. Встретятся и отметят.

– И кто у него сокурсник?

– Так Ветвитский. Они вместе там год отучились.

Я потер виски пальцами. Что-то провернулось в сознании, со скрипом. И тут же шестеренки стали становиться на свое место. А потом в голове начал разворачиваться план.

– Что-то ты побледнел, Александр Сергеевич, – обеспокоенно произнес ассириец. – Может, водички?

Я посмотрел на него. Распрямился. И ощутил, как несет меня вперед бесшабашная волна, когда море по колено и все дела по плечу. Ну что, перекидываем стрелку, переходим с одних рельс на другие и спешим вперед под лозунгом «Сам о себе не позаботишься – никто не позаботится»! Эх, золото-золотишко! Пора уже и мне начать морально разлагаться!

– Даниэль Ашурович. А в курсе ли ты, какая зарплата у уполномоченного ОГПУ? – полюбопытствовал я.

– Какая? – заинтересованно спросил ассириец.

– Девяносто рубликов.

Озвученная сумма у осведомителя вызвала кислую мину, и он не упустил возможности съязвить:

– Как-то не слишком дорого вас ценят.

– Сам себя не оценишь, никто не оценит. Зато есть власть, которую можно употребить себе во благо.

– Это как же?

– А то не знаешь, – усмехнулся я.

Ни для кого не секрет, что НЭП превратил огромное количество советских служащих в мздоимцев и хапуг, меняющих свое служебное положение на вещи. Не обошло это моровое поветрие и наше ведомство.

– Вот что, Даниэль Ашурович. Решил я пересмотреть свои жизненные ориентиры. Пора и о себе подумать, а не только о Родине… Ты мой доверенный человек. Во всем от меня зависишь, потому что без меня тебе позор и разорение. Так что теперь будем жить по-новому, – развел я руками. – Коньяк я не люблю, а от денег не откажусь.

Ассириец недоуменно посмотрел на меня.

– Ну а пока начнем с этого, – положил я лапу на любимые швейцарские золотые часы осведомителя, те самые, которые он всегда выкладывал, чтобы создать впечатление. Посетители эти часы хорошо знали. Ну и мне они теперь пригодятся.

У Бен-Йоханына глаза, казалось, выскочат из орбит. На него напала икота.

– Но это еще не все. – Я изложил ассирийцу, что от него требуется. Икота стала еще сильнее.

– Будем жить по-новому, Даниэль Ашурович, – напоследок сказал я. – Если выживем…

Глава 41

С Варей у нас установилась приятная традиция – совместные прогулки по воскресеньям по разным общественным местам. Чаще по парку культуры и отдыха имени Дзержинского. Очень желанные для меня были эти часы и, отваживаюсь надеяться, для нее тоже.

Когда мы подходили к большой арке, ведущей в парк, по обе стороны которой, как часовые, стояли гипсовые статуи рабочего, колхозника и красноармейца, то обратили внимание, как народ застыл и задрал головы к небесам. Все смотрят – и мы посмотрим!

Над нашими головами неторопливо и царственно плыл огромный дирижабль. Лучи солнца отсвечивали на его серых боках, играли на гордой красной звезде и надписи «СССР».

У крестьянина, соскочившего с подводы, челюсть упала до земли, а сам он застыл, как статуя в музее. Со всех сторон слышались восхищенные возгласы:

– Смотри, пузырь какой летит!

– Да не пузырь, а держибандель!