Он и она

— Теперь посевная, Ваше Величество — дорога каждая минута. Я думаю о том, что мне надобно быть на пашне и кидать в землю зерна. Останься я здесь чуть подольше, и по осени нечего будет класть в закрома.

Его товарищ, после того как король перевел тяжелый взгляд на него, потупив глаза, пробормотал:

— Мы крестьяне, Ваше Величество, люди невежественные, и теплая вспаханная земля нам милее персидских ковров.

— Что же сложного в том, что установлено Богом, зерно даст росток, а к осени получится колосок, — усмехнулся король, явно довольный своей осведомленностью в вопросах мироздания вообще и в ботанике в частности.

— Не всяко зерно, что в землю вошло, обернется несущим «потомство» колосом, — набрался храбрости возразить властителю тот, что постарше.

— А если мне вздумается повелеть, чтобы взошло непременно, несмотря ни на что, в том числе и на Волю Божью, возьмется кто-нибудь из вас?

Оба земледельца, боясь королевского гнева, согласно кивнули.

— Что нужно? — коротко и властно спросил властитель.

«Молодой» крестьянин, почти не раздумывая, выпалил:

— Дайте мне, Ваше Величество, тысячу наделов и одно зернышко, этого будет достаточно для успеха.

Король повернулся к «старику»:

— А ты?

— Я, Ваше Величество, возьму тысячу зерен и один надел, — улыбнулся земледелец.

— Издеваетесь? — король нахмурил брови. — Получите то, о чем просите, а я спрошу свое по осени.

Он махнул рукой страже и вернулся на трон — аудиенция закончилась.

Во дворе замка к крестьянам подошел Главный Распорядитель королевства, бывший на приеме, и поинтересовался у земледельцев их странному и такому разному видению решения королевской задачи.

«Старик», приготовившийся тащить на горбу мешок зерен, обстоятельно заговорил:

— Я засею надел всеми зернами, и хоть одно, да прорастет на неподготовленной почве, невспаханной и не политой, а хоть бы и в засушливый год, ибо в зернах заложена Жизнь.

«Молодой», лихорадочно вспоминая, где в кладовой спрятался полевой циркуль, отвлеченно пробормотал:

— Я создам такие условия на своей земле, выберу из тысячи наделов самый лучший пятачок почвы, что одно-единственное зернышко вырастет на нем обязательно.

Королевское лето, особенно в отсутствие боевых действий и финальной фазы очередной дворцовой интриги, — бесконечные выезды на охоту, плавно перетекающие в пирушки, отправляющие гостей в постели, когда солнце уже встало над горизонтом. Не успеешь оглянуться, выспаться и протрезветь, и вот она, златокудрая хохотушка осень.

Пришла пора проведать крестьян. На поверку вышло так, как они и говорили. У первого на поле выскочили и гордо красовались несколько ярко-желтых косиц, с тугим, плотным зерном. В тяжелых условиях они зацепились за жизнь и продолжили ее своим потомством, урожаем более сильным, чем давшие его семена.

Второго крестьянина королевская свита едва разыскала на бескрайних просторах, поросших сорняком и мелким кустарником. В центре прополотого круга гордо высился прекрасный колос, один одинешенек, принесший в мир новую жизнь, слабую соком и неустойчивую к ветрам и холодам.

Никто не знает, какой вывод сделал король, но вот что скажу тебе я:

— Творец в процессе Самопознания действует, как первый земледелец, второй же крестьянин — полное отражение защищающего прежде всего себя, Эго.

У Купидона тысячи стрел, друг мой, не сомневайся ни в одной из них.

Представьте меня

Я неустанно стучусь в ваши одинокие сердца, но двери эти плотно заперты, что вынуждает меня обратиться к разуму, конечно, при наличии такового, а он господин чопорный, не приемлет общения с незнакомцем, будучи не представленным ему, так кто-нибудь, наберись смелости и сделай это, введи образ в сознание, иначе мне придется явиться самому.

Может показаться, что я излишне напираю или даже настаиваю, но без должного представления, понижающего уровень вибраций имени моего что называется «в чистом виде», я уже являлся людям, жителям Содома и Гоморры.

У городских ворот, не помнящих ни имен каменщиков, их ваявших, ни первых правителей, пронесших сквозь них на своих головах венцы победителей или короны богопомазанников, ни великих полководцев, опустошивших и предававших огню все, что пряталось за зубчатыми стенами, но прекрасно различающих в толпе горожан лукавые физиономии мелких воришек, всегда со страхом озирающихся по сторонам крестьян, тащащих на сгорбленных спинах жалкие пожитки, и спесивых, надменно возвышающихся над всеми в своих черных сутанах судейских, столкнулись лбами (по мнению видавшей виды каменной арки) — вот умора — два настоящих недоумка.

«С чего это, — скажете вы, — пусть и обтесанным кускам скалы, да еще и в почтенном возрасте браться судить о людях и их нервных и умственных кондициях только потому, что они, заглядевшись каждый на свое и при этом изрядно поспешая, не увидели друг в друге неодолимое препятствие?»