Он не хотел предавать

— Заезжай за мной, — с сожалением выдохнул Георгий. — Сейчас скажу ориентиры: линия скоростного метро «С», я буду ждать возле станции «Музей д'Орсе» наверху, на набережной, возле рядов букинистов. Вижу отсюда красную вывеску «Les livres anciens et les cartes» — старинные книги и карты. Буду там.

— Понял. Жди.

Любовь проснулась в номере мотеля на мятых, пахнущих пролитым коньяком простынях. Парень, которого она вчера вечером подцепила в баре, спал, повернувшись к ней коротко стриженным затылком. Его загорелая, мускулистая спина и татуировки на предплечье вчера напомнили ей Лежнева. Только, в отличие от Лежнева, парень во сне храпел. Любовь выбралась из номера босиком и на цыпочках, боясь его разбудить.

Она приехала в Бобиньи вчера вечером на велосипеде. В белых хлопчатобумажных брюках и блузке, с рюкзачком за спиной, она казалась совсем молоденькой девчушкой-студенткой Высшей школы. Часы на театральной башне показывали восемь часов вечера. До встречи с Александром Яковлевичем оставался час. Любовь волновалась, потому что шестое чувство нашептывало об опасности. Все последнее время она жила с этим чувством.

Александра Яковлевича Дрозда сегодня она уже видела. Издали. Почтенный адвокат с невозмутимым видом прогуливался по аллее Люксембургского сада, как и было условлено. Вокруг на зеленых газонах отдыхали студенты, рядом находился Латинский квартал. Этот район Любовь знала как свои пять пальцев. Она жила неподалеку. В толпе студентов и туристов всех рас и оттенков кожи она чувствовала себя невидимкой. Она сама предложила Дрозду устроить встречу возле фонтана Медичи.

Александр Яковлевич появился у фонтана на десять минут раньше запланированного и уже в третий раз неторопливо прошел мимо, не замечая Любови. Наконец он нашел свободное место на скамейке и пристроился с газетой в руке. Читал вчерашнюю «Суар».

Любовь закончила писать записку, сложила листок вчетверо и сунула в пустую коробку от сигарет «Житан». Посмотрела на мальчишку на роликовых коньках, возившегося неподалеку с баллончиком краски. Он изобразил на металлическом мусорном бачке в начале аллеи алое сердце и быстро прикатил обратно. Получил от Любови бумажку в двадцать евро и коробку «Житан».

— Comme s'accordaient!

Как договаривались…

И снова мальчишка с независимым видом помчался в конец аллеи, где, выписав коньками хитроумную петлю, лихо развернулся, бросил на крышку бака коробку «Житан» и покатил дальше.

И тут же Александр Яковлевич Дрозд, покинув скамейку, медленно направился в конец аллеи. Проходя мимо мусорного бака, почтенный мэтр с видом человека, неравнодушного к нарушению общественного порядка, взял коробку и, подняв крышку бака, незаметно вынул из коробки записку и бросил «Житан» в урну. Не удержался, воровато огляделся по сторонам. Вроде бы никто не смотрел в его сторону. Вытирая руки белоснежным носовым платком, адвокат зашагал к выходу из сада. Чем дальше он удалялся от фонтана Медичи, тем шире становился его шаг. Со стороны это напоминало классическое «и тут «Пух» неожиданно вспомнил об одном важном деле»… Представляя, какие чувства довелось испытать почтенному мэтру в роли бомжа, Любовь охватил истеричный смех.

Ни один человек из службы внешнего наблюдения, следившей за передвижением Дрозда по Парижу, не вычислил Кричевскую в толпе молодежи, традиционно тусовавшейся в Люксембургском саду. Любовь просто растворилась. Александра же Яковлевича довели до дверей его номера в гостинице на Пляс Бобур. Когда адвокат пожелал принять душ и скрылся в ванной, в его номер бесшумно вошла горничная и обыскала карманы его пиджака и плаща. Записка Кричевской лежала в портмоне во внутреннем кармане пиджака. Через несколько минут полиция знала, где назначена встреча.

Любовь оставила велосипед на стоянке возле универмага и вышла на театральную площадь Бобиньи. Напротив здания театра сидели рисовальщики всех возрастов. Любовь вытащила из рюкзака складной стул и планшет для рисования, примостила планшет на коленях, на брусчатке у ног разложила коробки с пастелью и карандашами.

— Солнце уже ушло, — заметил ее сосед, старый художник, складывая свой этюдник. — Приходите рисовать завтра.

Она поблагодарила за совет.

Солнце действительно опустилось за крыши. Исчезли длинные, вытянутые тени, похожие на наскальные рисунки. Площадь погрузилась в тень. Скоро должны были наступить сумерки. Большая стрелка на часах на здании Драматического театра медленно перемещалась по кругу. Люба рассеянно водила мелками по листу бумаги, не отрывая взгляда от театрального подъезда. Мимо проходили люди, рассматривали работы художников.