Он не хотел предавать

Стараясь казаться объективным и не выдавать нетерпеливую дрожь в голосе, Георгий сухо изложил свои доводы. Кричевская думает, что Малышев жив. Это первое. Кричевская предполагает, что Малышев захочет с ней встретиться, — это второе. Что из этого следует? Назначить Кричевской встречу от имени Малышева и взять ее — это третье. А чтобы не вышло, как в прошлый раз с адвокатом, подстраховаться, правда, он еще не придумал как. Это четвертое…

Полонский слушал внимательно.

— Невозможно установить, откуда писала? — спросил он.

— Бессмысленно. Могла отправить из любого Интернет-кафе. Но я думаю, что Кричевская еще во Франции.

— Почему?

— В прошлый раз ее арестовали в аэропорту. После встречи со мной в Бобиньи она в панике. Вряд ли захочет дважды наступить на одни грабли. Я думаю, она сидит в провинции и не высовывается. По-французски она говорит свободно, так что ее можно принять за свою.

— Ты же говорил, она наглая. Неужели не рискнет выехать из страны? Границ нет.

— Она ждет Малышева. На островах его ждать неудобно. Вдруг объявится во Франции — снова мотайся туда-сюда.

Полонский взъерошил волосы, сжал ладонями седые виски.

— Значит, думаешь, она во Франции?

— По крайней мере, в Европе точно.

Шеф о чем-то размышлял.

— Как вы думаете, Владимир Сергеевич, стоит ей ответить? От имени Малышева?

Казалось, шеф не расслышал вопроса. Постукивая ручкой о стол, он спросил:

— Гольцов, ты случайно в живописи импрессионистов не разбираешься? Не ходил в детстве в детскую художественную школу?

— Нет. Я на барабане играю. Вы же знаете.

— Точно, — вспомнил Полонский. — Но барабанов у нас нет, зато есть импрессионист. «Охотник с собакой». Выучишь наизусть экспертный отчет — и вперед.

Кашлянув, Георгий попросил генерал-майора изложить идею чуть подробнее.

Полонский изложил следующее: в конце прошлого года московский ГУБОП сделал находку, которая потрясла видавших виды искусствоведов. В подвале на подмосковной даче одного из главарей банды, «специализировавшейся» на культурных ценностях, в хорошо оборудованном тайнике среди прочего добра обнаружилась работа французского импрессиониста Огюста Шабо «Охотник с собакой в Камарге», написанная не то в 1908, не то в 1909 году. По каталогам картина числилась в коллекции парижского Музея д'Орсе. Поначалу искусствоведы сочли «Охотника» мастерски выполненной копией. Но эксперты Эрмитажа установили: подлинник. Ситуация между тем сложилась странная: Музей д'Орсе не предавал огласке факт пропажи картины и, следовательно, не претендовал на ее возвращение. С другой стороны, присовокупить бесхозного импрессиониста к коллекции Пушкинского музея рука не поднималась: все-таки краденое… Пока наверху искали подходящее решение, «Охотник с собакой» почивал в хранилище.

Генерал-майор Полонский выложил идею: творение Огюста Шабо по линии Интерпола следовало вернуть Франции.

— …Ты меня понимаешь, Георгий? Провернуть это дело надо тихо, изящно и в то же время с помпой. Избежать грубого скандала, но сделать изящную сенсацию. И главное, чтобы во всех газетах, хоть одной строкой: народу Франции вернул картину старший лейтенант Российского бюро Интерпола Юрий Малышев. И фотографию Малышева в какой-нибудь популярной французской газете на первой полосе. Улавливаешь мою мысль?

Георгий кивнул: улавливаю.

Поначалу идея шефа показалась ему простой, но неосуществимой, как все гениальное. За пару дней согласовать все нюансы и вывезти импрессиониста из России? Причем тихо? Да обязательно какой-нибудь баран упрется, потребует справку из Музея д'Орсе, удостоверяющую, что наш Шабо — это действительно их Шабо. Или что-нибудь еще в том же роде. Но Полонский был не только замечательным теоретиком, но и практиком. Не прошло и недели, как несбыточный план вдруг начал осуществляться.

— Под твою персональную ответственность, — предупредил генерал-майор, передавая Георгию из рук в руки увесистый опломбированный пакет. — Если, не дай бог, с ним что-нибудь случится, лучше живым не возвращайся.

— Ладно, вернусь мертвым, — пообещал Георгий, забирая пакет.

— И без дурацких шуточек! — Полонский трижды постучал по столу.

И вот опломбированный Шабо у Георгия в руках, он едет с ним в лифте, выносит из здания Главного информационного центра МВД, укладывает пакет в багажник своей видавшей виды «шестерки» и невольно ежится при мысли, что под рулонами коричневой оберточной бумаги и картона находится вещь стоимостью двести пятьдесят тысяч евро. Хотя как-то раз в приемной начальника Главного управления уголовного розыска (ГУУР) Гольцов чуть было не наступил на огромный портрет в раме, который стоил полмиллиона долларов. Портрет дожидался передачи Третьяковке, а для гууровцев, выполнявших свой долг, уже интереса не представлял.