Он. Она. Другая (СИ)

— Ксюш, подожди. Не надо приезжать. Обстоятельства изменились. Видимо, вещи я вывезу завтра.

— Ты что там плачешь что ли? — голос подруги стал жестче. — Он тебе что-то сказал? Он тебя обидел?

— Сказал, но не мне. Я, — рвано вздыхаю, — я потом тебе все расскажу. Хорошо?

— Если он тебе что-то скажет, я порву его как тузик грелку. А потом мы пустим его на удобрения для Айкиных цветов.

— Не надо…никого рвать. Я все объясню, Ксюш.

— Хорошо. Только ты мне позвони завтра. Я приеду.

— Спасибо тебе большое, — шепчу я и отключаюсь.

Ну вот, Ксюша выбрала карьеру, Айгерим свое дело. А я — семью, кастрюлю, ползунки. А теперь ни карьеры, ни семьи. Зато у меня есть моя девочка. Моя светлая и веселая зажигалочка, мой свет в этом длинном тоннеле.

Таир снова звонит, я сбрасываю. Неужели непонятно, что я не хочу с ним говорить? Отключаю телефон, чтоб не действовал на нервы и убираю его в сумку. Все это время хозяин машины молчит. Решаюсь взглянуть на него краем глаза. Он сидит, откинувшись на спинку кресла и смотрит в лобовое стекло. Одна рука на руле, другой он трет подбородок. Задумался. Волосы у него черные, густые и мокрые. Щетина, нос чуть больше обычного, губы не тонкие. Отчего-то кажется, что он такой же хладнокровный, как Таир. Не выражает эмоций, говорит коротко и по делу.

— Простите, как вас зовут? — нарушаю неловкое молчание.

— Нариман, — поворачивает голову в мою сторону. — А вас?

— Сабина. Спасибо вам за все, Нариман. Я пойду, — тянусь к дверной ручке.

— Куда вы пойдете в такой дождь?

— Но я вас задерживаю, — возражаю я.

— Я никуда не тороплюсь. Говорите адрес, довезу вас до дома.

Нариман весь собирается, выпрямляется и кладет руку на рычаг коробки передач. Взгляд невольно цепляется за смуглую крепкую ладонь с выпирающими на ней венами.

— Котовского 250, - тихо произношу я, а он усмехается. — Что такое?

— Да мне туда же, — уголок его рта тянется вверх.

— Правда? А к кому вы?

— У меня брат двоюродный там живет. Исламхан.

— Серьезно? — удивляюсь я. Никогда не видела у Ислама этого мужчину. — Их дом наискосок от нашего, — осеклась на полуслове. — То есть от дома мужа. Мы с его женой, Лейлой общаемся, — я вдруг внезапно понимаю, что сболтнула лишнего. — Только пожалуйста, не говорите им ничего.

— Нет, конечно. Я же не сплетник, — хмурится мужчина.

— Спасибо, — благодарю вполголоса и отворачиваюсь к окну.

Дождь постепенно стихает, а по стеклу все еще бегут наперегонки капли. В вечерних сумерках растворяется день и зажигаются редкие фонари. Мимо проплывают крыши одноэтажных и двухэтажных домов, почерневшие заборы и деревья. Скоро я навсегда покину этот район, к которому привыкла.

— Где остановиться? — спрашивает Нариман, мельком взглянув на меня.

— Лучше здесь. Я дойду.

В салоне горит тусклый свет. Нариман кивает, а я вдруг улыбаюсь ему в знак благодарности за то, что не бросил у дороги, как облезлую собаку.

— Я желаю вам счастья, Сабина, — сказал он, припарковавшись вдоль соседнего забора.

— И вам того же, — искренне повторяю я, но выходить не спешу отчего-то. — Простите, а вы женаты?

— Нет, — качает он головой и тоже улыбается. Впервые за время, проведенное наедине.

— Почему?

— Да как-то не сложилось, — хмыкнул Нариман. — Работы много, дел всяких. А может, не встретил еще своего человека. Хотя лет мне уже много.

Интересно, много — это сколько? На сорок уже точно не тянет.

— Можно я дам вам совет? Вы, конечно, вправе им не воспользоваться, потому что кто я такая, чтобы раздавать советы? Но… — наши взгляды снова встретились.

— А давайте. Даже интересно, — подбадривает мужчина.

— Женитесь по любви, а не потому что от вас этого требуют родители, общество, традиции. Вот когда найдете своего человека, родственную душу, девушку, от которой у вас сердце будет биться часто-часто, — прикладываю руку к груди, — так, что вы не сможете спать, есть и прочее. Просто дождитесь любви. Большой, светлой, а главное — ответной. Потому что жить без нее в браке невозможно, это убивает. Уж поверьте моему горькому опыту. Хорошие люди должны быть счастливы. А вы хороший человек.

— Откуда вы знаете? Может, я плохой? — легкая усмешка пробежала по его губам.

Пожимаю плечам, тоже усмехаюсь, опускаю глаза, а потом снова поднимаю их и вижу, что Нариман смотрит на меня пристально в ожидании ответа.

— Нехороший человек не возился бы с незнакомой, истеричной женщиной на грани нервного срыва. И не желал бы ей счастья.

Он смотрит на меня и так неловко вдруг, что приходится потупить глаза. Каждый думает о своем. Но когда он открывает рот, чтобы что-то сказать, боковым зрением замечаю, как на нас движется машина, ослепляя ярким светом фар.