Он придет

Кампус, оказавшийся совсем крошечным – разве что в половину квадратной мили, изобиловал прячущимися в тени деревьев горками, обсаженными рядами дубов, сосен, ив, вязов и берез, и выложенными мрамором площадками с каменными скамейками и бронзовыми памятниками. Все очень традиционно, пока вы не посмотрите на запад и не увидите стерильные газоны, спускающиеся к гавани частного яхт-клуба за ними. У причалов стояли обтекаемые, с тиковыми палубами посудины от пятидесяти футов и крупнее, увешанные экранами сонаров и радаров и ощетинившиеся пучками антенн: явно двадцатый век, вне всяких сомнений, Восточное побережье.

Дождь перестал, и из-под угольно-серых складок неба выпал желтый треугольник солнечного света. В нескольких милях от гавани армада парусных яхт нарезала воду, похожую на смятую станиоль. Лодки вроде как репетировали какого-то рода церемонию, поскольку все друг за другом огибали один и тот же буй и тут же разворачивали возмутительно яркие спинакеры[87] – оранжевые, пурпурные, алые и зеленые, словно хвостовые перья выводка тропических птиц.

На справочной стойке лежала закатанная в пластик карта, и я сверился с ней, чтобы определить местонахождение Креспи-холла. Проходящие мимо студенты казались довольно тихой публикой – большей частью круглолицые, розовощекие и льноволосые, с цветом глаз в пределах одного и того же спектра, от светло-голубого до темно-синего. Дорогие, но будто откуда-то из эпохи Эйзенхауэра прически. Брюки сплошь с манжетами, на пенни-лоферах действительно сияют пенни, а аллигаторов на рубашках с лихвой хватает на еще один Эверглейдс[88]. Адепт евгеники[89] испытал бы гордость при виде прямых спин, крепких мышц и надменно поджатых губ этих отпрысков фамильных поместий. Я почувствовал себя так, будто умер и угодил прямиком в Арийский Рай.

Креспи-холл оказался трехэтажным ромбоидом с ионическими колоннами из покрытого варикозными венами мрамора. Отдел общественных связей прятался за дверью из красного дерева, обозначенной золотыми трафаретными буквами. Когда я ее открыл, она ощутимо скрипнула.

Маргарет Доплмайер выглядела как одна из тех долговязых костлявых теток, что обречены коротать свой век в девицах. Она попыталась упрятать свое неуклюжее тело в похожий на палатку костюм из коричневого твида, но острые углы так и оставались торчать из него со всех сторон. У нее были лошадиное лицо с крупной челюстью, бескомпромиссные губы и красновато-каштановые волосы с совершенно несочетаемой со всем прочим девчоночьей челочкой. Кабинет был едва ли вместительней салона моей машины – общественные связи явно не относились к основным заботам отцов-основателей Джедсона, – и ей пришлось протискиваться между краем стола и стенкой, чтобы выйти мне навстречу. Этот маневр выглядел бы неуклюже и в исполнении Павловой, ну а Маргарет Доплмайер так и вовсе чуть не рухнула, за что-то запнувшись. Я мысленно пожалел ее, но постарался этого не показывать – выглядела она лет на тридцать пять, а в этом возрасте женщины вроде нее уже выучиваются лелеять уверенность в собственных силах. Способ ничем не хуже других, чтобы справляться с одиночеством.

– Здравствуйте! Вы, должно быть, Алекс.

– Да, это я. Рад познакомиться, Маргарет.

Рука у нее была толстой, твердой и почему-то покрасневшей – то ли от частого заламывания, то ли от частого мытья, даже не знаю.

– Пожалуйста, присаживайтесь.

Я взял стул с реечной спинкой и без особых удобств уселся.

– Кофе?

– Не откажусь. Со сливками.

Позади ее письменного стола стоял небольшой столик с электроплиткой. Она налила кофе в кружку и подала мне.

– Что-нибудь решили насчет обеда?

Перспектива смотреть на нее поверх стола еще целый час меня особо не вдохновляла. Дело было не в ее угловатой фигуре и не в ее суровом лице. Она явно жаждала рассказать мне историю своей жизни, а я был не в настроении забивать голову посторонним материалом. И ответил отказом.

– Может, тогда просто перекусите?

Она придвинула мне поднос с сыром и крекерами, выглядя в роли гостеприимной хозяйки довольно неуклюже. Интересно, подумал я, с чего ее вдруг потянуло в пиар? Библиотечное дело казалось для нее более подходящим занятием. А потом мне пришло в голову, что пиарщик в Джедсоне наверняка сродни тому же библиотекарю – сидячая работа за столом с вырезками и почтой и совсем мало контактов с живыми людьми.

– Спасибо.

Я проголодался, а сыр оказался очень даже ничего.

– Итак. – Она обвела взглядом свой стол, нашла очки и надела их. За стеклами глаза ее стали больше и почему-то мягче. – В общем, вы хотите ощутить дух Джедсона.

– Совершенно верно – хочу его понюхать и попробовать на вкус.

– Это довольно уникальное место. Сама я из Висконсина – училась в Мэдисоне, вместе с еще сорока тысячами студентов. А здесь всего две тысячи. Все друг друга знают.

– Типа как одна большая семья. – Я вытащил блокнот и ручку.

– Да. – При слове «семья» губы ее недовольно поджались. – Можно сказать и так.

Порывшись в бумагах, она принялась декламировать: