Он приехал в день поминовения

Жиль смотрел ему прямо в лицо. Из-за непогоды в гостиной было темновато, за окном по оцинкованному железу карниза барабанили дождевые капли.

— Вы полагаете, месье Плантель, что его отравили?

Этот простой вопрос на мгновение привел судовладельца в замешательство.

— Не мне судить об этом. Но Мовуазен, умирая, возложил на нас — на вашу тетку и меня — определенную миссию. До сих пор нам было нелегко ее выполнять ввиду вашего явного нежелания…

— Согласись, Жиль, — вмешалась Жерардина, — ты и пальцем не шевельнул, чтобы…

Плантель жестом велел ей помолчать.

— Мой друг Мовуазен, несомненно, знал, что делал, когда составлял завещание… Отравление госпожи Соваже взбудоражило город. Были выдвинуты новые обвинения. Люди спросили себя: не способен ли человек, хладнокровно отравивший жену, точно так же убрать с дороги мужа своей любовницы? Отныне скандал уже не потушить ничем.

— Кроме истины! — вставил Жиль.

Плантель пожал плечами.

— Истины, как таковой, нет; истин столько, сколько их сфабрикуют… Вы пожелали жениться, и вам не стали мешать. Вам угодно было афишировать свою близость с теткой, и вот результат: вчера самые старые ваши служащие отправились к моему другу Бабену и заявили ему о своем решении оставить службу у вас.

— Бабен позвонил им первый.

Плантель пропустил возражение мимо ушей.

— Вы молоды. Вы ничего не понимаете в жизни, в делах — подавно. В своей безответственности вы дошли до того, что после смерти мадам Соваже нанесли визит ее мужу, а ваша тетка в это время ждала вас в соседнем кафе. Все это известно, молодой человек. Обо всем этом шепчутся, судачат, а завтра, быть может, напишут в газетах. Один бог знает, как далеко зайдут злые языки, занявшись тем, что в городе уже именуют «делом Мовуазена». Ваше поведение повлекло за собой анонимные доносы, и вот, пожалуйста, — труп вашего дяди эксгумируют. Мы с вашей тетушкой Элуа решили…

Плантель встал, подошел к камину и стряхнул туда пепел с сигары.

— Повторяю, мы решили сделать все, чтобы помешать скандалу разрастись. Мы все более или менее согласны в одном. Ваш брак, коль скоро он уже состоялся, позволяет все уладить. В самом деле, существует обычай, по которому молодожены совершают поездку на юг или в Италию. Вы пробудете в отсутствии ровно столько, сколько потребуется, а когда вернетесь, вопрос об этой женщине и ее любовнике, надеюсь, уже разрешится.

Жерардина прочла на лице племянника ответ и поспешила вмешаться:

— Не торопись, Жиль. Дело серьезней, чем тебе кажется. Подумай хорошенько.

— Я уже обо всем подумал. Я остаюсь.

Плантель бросил на приятельницу взгляд, означавший: «Ну, что я вам говорил?»

И тоном человека, который взвешивает каждое слово, добавил:

— Послушайте меня, молодой человек. Угрожать — не в моих правилах. В память моего старого друга Мовуазена я был готов помочь вам в жизни. Но вы с первых же дней выказали себя не столько другом, сколько врагом. Почему — не знаю. Вероятно, неожиданное наследство, на которое вы никак не могли рассчитывать, вскружило вам голову. Мне ясно одно: вы не пожелали внять ни советам, ни предупреждениям, решили жить своим умом…

Жиль поднялся и взял свое пальто, перекинутое через ручку кресла.

— Я не намерен взывать к вашим чувствам. Наступит день, когда вы сами поймете, насколько несправедливо, более того, отвратительно было ваше поведение. А пока что объявляю вам: мы, друзья Мовуазена, будем защищать его память от кого угодно, даже от его наследника. Мы предлагали вам помощь. Предлагаем ее и теперь. Вы отказываетесь. Ну что ж! Значит, война!

— Жиль! — вновь возопила Жерардина. — Послушай Плантеля и не упорствуй в намеренье, которое…

— Полно, дорогая! Не пройдет и нескольких дней, как он прибежит умолять нас…

Жиль натянул пальто, схватил шляпу. Губы у него привычно дрогнули, и, весь напрягшись, — он спросил:

— Это все, что вы имели мне сказать?

— Да, все.

Но когда он повернулся к двери, Плантель, не удержавшись, бросил:

— Вы мальчишка, месье Мовуазен!

V

Едва он вставил ключ в замок, как поднялся ветер, волны прибоя вздыбились, суда, бросившие якорь на внешнем рейде, начали медленно разворачиваться, и Жиля с ног до головы окатило дождем.

Он нахмурился: эта влажная пощечина, пресный вкус воды на губах, холодная струйка, затекшая за ворот, пробудила в нем смутное воспоминание. Но о чем? Где это было — на Севере или в Центральной Европе?

Продолжая припоминать, Жиль тщательно запер дверь, вытер ноги и стал подниматься по лестнице, где все еще припахивало плесенью. Когда до второго этажа осталось лишь несколько ступенек, он услышал голос Алисы и машинально остановился, даже не сообразив, что, может быть, позволяет себе нескромность.

— Да, да… Что?.. Нет, это скорее забавно… Что ты сказала, малышка?.. Я никогда этого не обещала… Сама увидишь… Жиль? Ну, он у меня пай-муженек… Да. Представляешь, я до сих пор в пеньюаре и шлепанцах… Что?.. Да. Конечно, поцелуй их за меня… Пойду ли я с вами в кино в воскресенье?.. Нет, вряд ли. Благодарю.

Жиль нарочно кашлянул. Алиса услышала.

— Пока, малышка! По-моему, он вернулся.