Она доведена до отчаяния

Правду говоря, учебники покоились маленьким нетронутым монументом у меня на столе, а желтые маркеры, которые я купила в первый учебный день, пока оставались с чистыми кончиками.

– Ну и как тебе твоя соседка – Киппи, Скиппи, как ее?

– Киппи очень милая, мы прекрасно поладили, – я взглянула на лимонный пирог, дрожавший в моей руке. – Она в первый же вечер сломала ключицу, так что я ей помогаю.

– Ненавижу эту сволочь, – фыркнула Дотти.

Против воли я то и дело поглядывала на дверь пожарного выхода. В любую секунду кто угодно мог выйти и застать нас.

– Ты ее даже не знаешь, – сказала я.

– Я знаю, что она насмехается над тобой за твоей спиной.

Тарелка с пирогом вдруг стала неподъемно тяжелой.

– Неправда, – вырвалось у меня. – А что она говорит?

– У меня перерыв в полтретьего, приходи в подсобку.

– О Боже, я не смогу, у меня…

Хлопнула дверь пожарного выхода. Мимо нас спустилась Вероника.

– Ты бегаешь по щелчку ее пальцев, а она такое о тебе рассказывает! Это отвратительно.

– Может, она о ком-то другом говорила, – начала я. – Или…

Дотти покачала головой:

– Нет, речь шла о тебе. Она законченная дрянь.

Я не десятитонная лесба, если Киппи бросила такую фразу. Я вообще никто. Толстые не обязаны кем-то быть!

Поднявшись в комнату, я вручила Киппи ее пирог и молоко. Она протянула четвертак и улыбнулась:

– Ди, я сейчас не хочу молока. Можешь оказать мне большую услугу и принести «Апельсиновый краш»?

– Мне некогда, – ответила я. – Сама сходи.

Я не нарочно перестала ходить на историю, начинавшуюся в восемь утра. У меня не было личной неприязни к доктору Лю – не ее вина, что она хромая. Просто чтобы пойти в душ, мне нужно было убедиться, что все общежитие спит, что единственный звук, который я слышу, – гудение ламп в коридоре. Два часа ночи. Три. Полчетвертого. Меня никто не обвинит в том, что я за ними подглядываю. И не увидит меня голой. Я им не бесплатное шоу!

Глубокой ночью общежитие вновь становилось моим, как в первую неделю. Я развязывала банный халат и ступала в густые облака пара, в такую обжигающую воду, что, как я воображала, она меня очищает, растворяет мой жир и отправляет его в сток. В четыре утра жизнь казалась почти приемлемой. Расслабление было настолько заслуженной наградой, что я почти решала поставить будильник на семь и успеть на историю. Просыпалась я с тяжелой головой, когда в столовой уже давно заканчивали подавать завтрак (слава богу, на свете существуют «Поп-тартс»). Большинство студенток к этому времени уже давно училось.

По телевизору в подвале жительница Род-Айленда по имени Хетти стала чемпионом «Рискуй!» (по какой-то причине мне нравилось держаться за железную скобу, вмурованную в стену, пока я смотрела телевизор). Я обещала себе, что начну ходить на биологию в двенадцать тридцать, как только Хетти проиграет, но она продолжала морочить всем головы, всякий раз вырываясь вперед из безнадежного отставания за счет двойных очков. Ну, я в любом случае планировала пропустить введение в биологию: от эвгленовых водорослей и парамеции мне ни горячо ни холодно. А где еще, кроме занюханного Мертона, наймут учителя истории искусств, который смеется, как Джетро из «Деревенщины в Беверли-Хиллз»? Каждый третий слайд он ставил вверх ногами или не той стороной и принимался гоготать. От его смеха мне грозил нервный срыв – как прикажете за ним записывать? Я не могу согласиться, что бросила к нему ходить исключительно по собственному капризу.

Киппи начала без спроса брать мои желтые маркеры. Почему бы ей вообще не раскрасить каждую страницу в желтый? «Скрип, скрип» целый день, пока я жевала внутреннюю сторону щек или пыталась поспать. Сломанная ключица – поцелуйте мою жирную задницу! Какая же она лицемерка… «Дорогой Данте, – хотелось мне написать, – ты меня не знаешь, но хочу сказать тебе по дружбе…»

В середине октября старший педагог-воспитатель оставила мне две записки с просьбой перезвонить ей по поводу моей «проблемы с посещаемостью». Я скомкала листки и швырнула в принадлежащую Киппи мусорную корзину от «Снупи». Этой воспитательнице, как-бишь-она-выглядит, тоже приходится ждать трех часов утра, чтобы помыться? Ходить по общежитию с опаской, соображая по поводу графика уборки?

Однажды днем, когда я только что начала пакет с курагой, в дверь постучали.

– Киппи на лекции! – крикнула я.

– Я не к ней. Мне нужна ты, Долорес.

За дверью была не Дотти, это я сразу поняла. Сунув курагу под подушку, я оттолкнулась от матраса.

На пороге, улыбаясь мне, стояла Марсия – полная, по-матерински заботливая старшекурсница. Как-то за ужином она поднялась со своего места и объявила, что является представителем «Эйвон» и будет счастлива заказать нам все, что мы захотим.

– Привет, – сказала она. – Можно, я отниму у тебя минутку?

У Марсии был широкий жирный лоб. Она протиснулась в комнату, не дожидаясь моего ответа.

– Долорес, – начала она. – Как секретарь-регистратор общежития Хутен и глава комитета «Саншайн»…

– Плюс ты у нас представитель «Эйвон»… – ввернула я.

Она делано засмеялась:

– Верно, но я пришла не поэтому. Как у тебя дела?

– Прекрасно, – ответила я. – Супер.