Она Мальвина (СИ)

— Дальше? — удивился Карабас-Барабас. — Как это — дальше?

— Маску можно так прикрепить к лицу куклы, что маска прирастёт и станет лицом.

— Как это? Гвоздями, что ли, прибить? — сострил Карабас-Барабас и разразился хохотом, а лицо Прозерпины, внимательно слушавшей разговор, сделалось бледным от ужаса.

— Нет, не гвоздями, — Алоизо был серьёзен. — Но можно сделать вот что: срезать стружки с лица куклы так, чтобы проступила кровь. Затем прикрепить маску бинтами и так держать, пока кровь не прирастит живое дерево к живому. Тогда красивая маска станет собственным лицом куклы.

— Но это, должно быть, очень больно, — решилась подать голос Прозерпина.

— А как же! — хмыкнул мастер по дереву.

— Нет, я не хочу! Я не выдержу такой боли!

— Можно напоить тебя вином и натереть кое-какими травками, что немного боль смягчают. Но всё равно будет очень больно.

— Нет, не надо! Я и так предостаточно натерпелась боли! Не хочу, не хочу!

— Что, не согласна потерпеть даже ради красоты?

— Да мне было бы плевать на красоту, если бы не Мальвина! Обидно, что она не такая уродка, как мы! Вот если бы все были вокруг были уродами, тогда было бы славно и хорошо!

Карабас-Барабас наклонил над куклой огромное красное лицо:

— А ради того, чтобы утереть нос Мальвине, ты согласилась бы на всё, даже на сильную боль?

Глаза Прозерпины вспыхнули адским огнём и она подняла их на своего хозяина, готовясь слушать внимательно.

— Конечно, ты сильно досадишь Мальвине, если станешь такой же красивой, как она, а то и лучше, — вдохновенно продолжал Карабас-Барабас. — Почему её любит публика? Потому что она красавица. А если ты станешь красавицей, публика полюбит и тебя. А если учесть, что ты умеешь танцевать лучше, чем Мальвина, то ты понравишься публике больше, чем Мальвина. Тогда ты сможешь заменить мне Мальвину. Ты лучше её. Во всяком случае, ты послушная кукла и не пытаешься мной командовать. Если ты заменишь Мальвину, то я перебью этой фарфоровой руки и ноги, а её саму выброшу в канаву. Живую. Пусть медленно подыхает. А тебе разрешу каждый день ходить к канаве и плеваться на неё. Как тебе, а?

Гордыня, зависть и злобность Прозерпины взмыли из тёмных недр её души вверх и ударили в самый мозг — не очень умный и слишком горячий. Она уже представила себе, как она стоит на сцене, забрасываемая цветами, под бурные рукоплескания зала. Но даже в воображении её тешила не столько слава, сколько Мальвина, стоящая за кулисами и ломающая маленькие фарфоровые ручки от зависти и осознания своего краха. А потом она представила себе Мальвину в канаве — с осколками вместо рук и ног, перепачканную грязью, стонущую и плачущую и как она, Прозерпина, на неё плюёт. О, такое стоило того, чтобы вытерпеть даже адскую боль!

И боль на самом деле была адской, когда Алоизо остро отточенным ножиком водил по её личику, снимая с него стружки. Не помогало обильно выпитое вино, боль, казалось, сейчас отнимет разум. Она несколько раз теряла сознание. Наконец, всё было закончено и кукле прижали к лицу маску и крепко привязали её бинтами.

Карабасу-Барабасу пришлось заплатить маэстро Алоизу ещё двадцать золотых — за снятие стружек, ведь это была кропотливая, ювелирная работа.

Карабас-Барабас поместил в холщёвую торбу лежавшую без сознания Прозерпину и принёс её домой. Положил на пол в кладовке.

Куклы смотрели с ужасом на голову Прозерпины, освещаемую лучами заходящего вечернего солнца, проникавшими между прутьями маленького зарешеченного окошка в кладовке. Им казалось странным, что голова куклы сплошь замотана бинтом, на котором местами проступали капли крови и сама кукла лежала без движения и ничего не говорила.

Вечером никто не решился лечь спать возле Прозерпины, куклы отползли подальше, в углы, поджимая под себя ноги, и тесня друг друга. Они так и уснули сидя, оставляя пространство между собой и Прозерпиной.

Ночью Прозерпина пришла в сознание и просила пить. Куклы пробудились от её голоса и уже не могли уснуть, дрожа от страха и тихонько переговариваясь.

Утром никто не решился подойти к ней и напоить её. Сам Карабас-Барабас поднёс ей кружку с водой:

— Пей, пей, моя денежка! Выжила, не сдохла за ночь? Ну, значит, будешь жить и приносить мне доходы!

И грохотал безумным смехом.

========== Глава 37. Новое лицо Прозерпины ==========

Позднее Карабас-Барабас притащил в кладовку к куклам скамейку с прорезанной в ней дырой и уложил на неё Прозерпину. Поставил под дыру старую помятую миску, прихваченную ещё из хлама в сарае.

— Пусть отдыхает, — сказал он. — Заслужила почётный отдых! — и засмеялся. — А вы, деревянные, — он обратился к толпившимся у двери куклам, — будете кормить её, поить и чистить вот эту миску после её нужд.

— Но синьор Карабас, нам и подойти-то к ней страшно! От неё что-то исходит, кажется, если мы к ней только притронемся, то ужас перекинется и на нас!

— Ужас будет, когда по вам пройдётся моя плётка!

— Лучше запорите! Запорите нас хоть насмерть! Но мы к ней не притронемся ни за что! Это слишком, слишком страшно! Страшнее плётки, страшнее плётки эта её голова в бинтах! — со слезами ныли куклы.