Она не умела стрелять

Успокоилась она только на аллее Гагаринского парка. Здесь ее первое время точно искать не будут. Во всяком случае, сегодня. Значит, еще один день свободы в ее распоряжении есть. И она его использует, чтобы хорошенько подумать.

…О том, что случилось с Александрой Романовой, которой он накануне заказал статью, Родион Беловерцев узнал из вечерних новостей.

Утром секретарь принесла ему внушительную папку с материалами по делу об убитом украинском олигархе, пожелавшем прибрать к рукам крымский шельф, и вторую, тонкую, – об Александре Романовой. На толстую папку он даже не взглянул и сразу открыл тонкую. Школа, университет, смерть отца, замужество, развод – текст был написан сухо, протокольно и ничего не рассказал ему о ее характере. Судя по досье, она не умела стрелять, об увлечении оружием никаких сведений не было. Единственный спорт, в котором она преуспела в юности, – легкая атлетика, были даже награды за победы в универсиаде.

С фотографии, приложенной к досье, словно живая, смотрела женщина с голубыми глазами, и улыбалась грустной, чуть виноватой улыбкой. От этой улыбки у Родиона защемило сердце. Он вспомнил, как она трогательно застеснялась на фуршете своей тарелочки, когда он застал ее врасплох за едой, как с явным сожалением достала свой диктофон из сумочки, намереваясь быстро задать стандартные вопросы и поскорее избавиться от него. Среднего роста, с рельефной фигурой, пышными светлыми волосами, она в тот вечер показалась ему похожей на постаревшую волшебницу – еще очень хорошенькую, но предельно уставшую и остро нуждавшуюся в помощи. У нее было узкое лицо с мраморной кожей, чуть выдающийся нос и светлые голубые глаза – такие голубые, будто в них опрокинулось и навсегда застыло лазурное весеннее небо. Это было удивительное лицо и совершенно необыкновенные глаза. Один раз заглянув в них, он уже не мог избавиться от ощущения, что его душа навсегда осталась в глубине этих светлых чистых озер.

Он не верил, что Александра Романова убийца. Еще вчера здесь, в офисе, она изо всех сил старалась казаться смелой, уверенной в себе, но Родион легко перехватил инициативу, смутил ее, на ходу придумал ресторан, и …навсегда запомнил изумленный взгляд. В этом взгляде читался немой вопрос – не хочет ли он ее соблазнить? Преступница, циничная и расчетливая, не кинула бы на него такой взгляд, она бы восприняла его предложение с интересом и сделала бы все возможное, чтобы продолжить игру.

Родион не отличался особой сентиментальностью, к женщинам относился снисходительно, считая их необходимым дополнением личного комфорта. Он никогда не зависел от этих отношений, легко заводил их и легко заканчивал, стараясь ничем не обижать своих временных подруг. Но в это утро его мысли были странные, ненужные – будто что-то важное он пообещал Александре и отказался выполнить, чувствуя себя последним негодяем. По сути, он опрометчиво пообещал ей себя, прекрасно понимая, что она будет ждать продолжения отношений. Святые угодники! Что же ты наделал, Родион, куда тебя понесло? Зачем дал себе и ей волю мечтать и надеяться?

Он тяжело поднялся, подошел к панорамному окну. Внизу безостановочно гудел и двигался загруженный машинами проспект Победы, похожий на гигантского змея, хвост которого терялся где-то за многоэтажками, а уродливая многополосная голова упиралась в кольцо, заросшее жухлым сорняком. Сегодня, в этот серый декабрьский день, Родион, еще недавно уверенный в том, что у него нет проблем, уже готов был признать, что он – один из директоров столичной строительной корпорации – трусливо сбежал в Симферополь от собственной жены. И это, на самом деле, была его главная проблема, практически неразрешимая. Думалось год назад, что смена места, новые впечатления, крымская экзотика и провинциальный экстрим отвлекут, накопившееся раздражение исчезнет. Когда он путешествовал по цивилизованной Европе, летал в жизнерадостную Америку, проводил время на причудливом Востоке, метод смены обстановки работал отлично. Но только не в Крыму, будь он неладен. С Крымом он ошибся, самоуверенно полагая, что далекая южная провинция встретит его с распростертыми объятьями. Здесь все оказалось незнакомым, будто двадцать пять лет принадлежности Украине изменили полуостров до неузнаваемости, превратив в новую неизведанную землю, давно живущую по своим законам.