Она не умела стрелять

Жорик опешил. Это еще что за новости? Взяв себя в руки, он преувеличенно вежливо попросил:

– Дайте, пожалуйста, пройти.

Она агрессивно уперла руки в бока цветастого махрового халата с крупными красными маками и, сощурив такие же бесцветные, как у дочери, глаза, процедила сквозь зубы:

– Ну что, натрахался, козел? Никуда ты больше не пройдешь. Забирай свое барахло и сваливай.

Жорик поджал нижнюю губу.

– С чего бы это? Не имеете права, дорогая теща, я здесь прописан.

Она достала из кармана розовый бланк, помахала перед его лицом.

– Я тебе, тварь, больше не дорогая теща. А насчет прописки – чтобы в течение месяца духу не было, иначе выпишу через суд.

Жорик похолодел. Такой прыти он от своей вечно страдающей родственницы никак не ожидал. Перед ним стояла взбешенная фурия, готовая вот-вот вцепиться в лицо. Глаза ее метали молнии, крашеные волосы воинственно торчали во все стороны, вид был угрожающим и комичным, но ему стало не до смеха.

– Ну? – она сделала резкий шаг в его сторону, притопнула ногой, Жорик испуганно отшатнулся. – Вон! – он трусливо отступил назад, к машине.

С трудом приподняв тяжелые чемоданы, Валентина с силой выпихнула их за калитку, и, не говоря больше ни слова, громко захлопнула железную дверь – так, что по забору прошла волна и посыпалась штукатурка. Из соседних домов вышли перепуганные последними событиями соседи и, вытягивая шеи, стали наблюдать за происходящим. Красный, как рак, Жорик начал аккуратно укладывать чемоданы в багажник, один из них оказался не застегнут, содержимое вывалилось под колеса машины. Этого еще не хватало! Стоять посреди улицы и собирать с грязного асфальта мятое исподнее – более мерзкого позора он в своей жизни еще не переживал.

– Ч-черт! – злобно прошипел Жорик. – Да будь ты проклята, ведьма, вместе со своей недоделанной дочерью.

Подошедшая со спины бабуля тихо проговорила:

– Нельзя проклинать, молодой человек, беда будет.

– Да пошла ты, карга, отвали, – подвинув бабку, Жорик со злостью запихнул в багажник с трудом закрытый чемодан и добавил, – тебе что, старая, больше всех надо? Твое место давно на кладбище!

Бабка молча плюнула на его дорогие брюки и пошла прочь. Он хотел ее догнать – кулаки чесались избить паскуду, но вокруг собрались люди, с интересом разглядывая Жорика и его чемоданы. Даже в окнах напротив белели удивленные любопытные лица. Он быстро огляделся вокруг, не осталось ли чего ценного, аккуратно закрыл багажник, сел в машину и резко тронулся с места. Пусть подавятся! Никогда больше он не вернется сюда, даже если эта сука теща будет перед ним ползать на коленях и умолять помочь. За такое оскорбление надо наказывать жестоко, и он их обязательно накажет.

…Солнце осторожно заглянуло сквозь балконное окно в комнату, слегка запутавшись в белоснежных тюлевых занавесках, и наполнило ее дрожащим светом. Ксана открыла глаза, стала смотреть, как в желтых лучах танцуют белые пылинки. В ногах чуть посапывал массивный Бегемот. В последний раз, когда она его видела пару лет назад, был он толстый, вальяжный, угольно-черный. Сейчас его спина прогнулась, бока стали впалыми, шерсть местами выцвела и приобрела коричневатый оттенок. И только глаза горели таким же неистовым желтым огнем.

Это было уже второе пробуждение вне дома. Ксана ощутила себя окончательно потерявшейся, оторванной от привычной реальности – словно изнеженный домашний спаниель, которого за ненадобностью вывезли за город и выкинули из машины вон. Несмотря на то, что она лежала на диване в тепле и комфорте, ощущение внутреннего холода не покидало. Накануне вечером, за ужином, они с подругой битый час обсуждали, к кому можно было бы обратиться за помощью. Ксана, потратив на размышления весь предыдущий день, знала, что это бесполезно, разговор был больше для Зоечки, чтобы хоть как-то успокоить подругу. С трудом преодолевая дремоту, Ксана терпеливо вспоминала своих знакомых – человека за человеком – и всех равнодушно отбрасывала в сторону. При таком широком круге общения, какой у нее был, настоящих друзей, способных рисковать свободой, не оказалось, кроме единственной подруги, к которой она решилась прийти переночевать.

В конце концов, Зоечка не выдержала и вскрикнула:

– Я не верю тебе! Не может такого быть! Неужели ни один человек в городе не протянет тебе руку помощи?

– Не забывай, это убийство. У всех семьи и дети. Правда, я могла бы довериться Антону Коваленко, но он непрактичный, не от мира сего. Испугается. Да и что он может сделать? Увезти меня на Казантип, в грязную палатку?

– Хорошо, давай я с ним сама поговорю.

Ксана обреченно покачала головой:

– Бесполезно. Мы с ним дружили, он сейчас точно под наблюдением. Может, не раньше, чем через месяц, но через месяц я уже… – она хотела сказать, что, наверное, умрет, но вместо этого всхлипнула, по щекам покатились прозрачные слезинки.