Она не умела стрелять

Они договорились о времени и месте – ночью возле этой же часовни в субботу, и разошлись. Настоятельница – в монастырь, а он окольным путем, через лесочек, вернулся к стоянке. Возникшее в Генином доме чувство скорых перемен не покидало. События в последнее время стали происходить слишком быстро, Родион начал опасаться этой стремительности, которая, по сути, уже поломала его отлично налаженную жизнь. А что будет дальше? Где подстелить той самой соломки, которая, согласно народной мудрости, должна была уберечь от ударов судьбы? В том, что они обязательно будут, он почему-то не сомневался.

Ксана, облаченная в безразмерный свитер и Генины спортивные штаны, забилась в угол на заднем сиденье, внимательно наблюдая за фарами встречных машин, ей было не по себе. Она тоже думала о стремительности перемен, ей по-прежнему было страшно. Правда, этот страх был приглушенным – но еще вполне ощутимым. А вдруг прямо сейчас машину остановят, ее саму заберут, Родиона арестуют?

Мучительно тянулись минуты, движение продолжалось, никто не останавливал.

Когда машина, наконец, свернула в сторону и резко сбавила скорость, Ксана напряглась, сердце ее забилось сильнее, ладони вспотели. Кругом была такая непроглядная темень, будто они оказались в настоящем аду, где никогда не было и не будет больше ни одной искры света. Скоро машина остановилась, Родион вышел, открыл заднюю дверь.

– Выходи. Ну, в чем дело, ты боишься?

– Да.

Он протянул ей руку.

– Не бойся, все, на самом деле, замечательно, доехали без приключений.

Эти простые слова ее успокоили, но на холодном воздухе согревшееся в машине тело начала бить крупная дрожь. Крепко держа за руку, Родион повел ее по тропинке вверх, подсвечивая себе путь фонариком телефона. Его ладонь была горячей и очень надежной, Ксане не хотелось отпускать его. Они прошли вдоль полуразвалившейся стены и оказались возле небольшого строения с острой башенкой и узкими стрельчатыми окошками. Внутри горел слабый огонек, будто там забыли потушить керосиновую лампу.

– Где мы?

– На монастырском кладбище, – она испуганно подалась назад, пытаясь вырвать ладонь, но он обхватил ее за плечи, неожиданно для себя с удовольствием ощутив ее дрожащее от холода тело. – Александра, ты мужественная женщина, неужели испугаешься древнего кладбища? Прекрати сейчас же, я пока с тобой.

В этот момент от стены часовни отделилась тень в разлетающемся балахоне, быстро направилась к ним. Ксана отвернулась, спрятав лицо на его плече, прижалась крепче. Родион обнял ее и погладил по спине – держать эту женщину возле себя было приятно, ему хотелось бы продлить этот момент, она по-настоящему нуждалась в его защите. Те женщины, с которыми он был раньше, нуждались разве что в его деньгах. В конце концов, он никогда ее больше не увидит, можно позволить себе почувствовать, как это – быть так близко к ней. Неужели он влюбился? Идиот!

Голос настоятельницы разрушил его идиллию.

– Нам пора, Родион. Где твоя подопечная?

Родион с неохотой отодвинул от себя Ксану и легонько подтолкнул к настоятельнице.

– Вот она.

– Хорошо, – Ефросинья взяла холодной сухой ладонью, похожей на птичью лапу, Ксану за руку, – ты будешь молчать, и даже со мной говорить только записками. Отныне ты немая. Если к тебе будут обращаться, смотри в пол и сразу уходи. Ноги я тебе лечить буду сама. Поняла?

Ксана кивнула. Ей показалось, что с ней говорит сама смерть – настолько страшной была эта маленькая женщина в траурной одежде, настолько холодно и неуютно было вокруг. Не попрощавшись с Родионом, настоятельница повела ее за собой по кладбищенской аллее мимо безмолвных могил, памятников и полуразвалившихся склепов под раскидистыми деревьями. Ксана оглянулась – его фигура была едва видна возле часовни, ей показалось, что он смотрел ей вслед. Она отвернулась – пора забыть о нем, они в третий раз (Бог любит троицу?) совершенно случайно встретились на яйле, это совпадение. Такое бывает крайне редко, но кто сказал, что это что-то значит? Для Ксаны – ничего, кроме того, что Родион подарил ей надежду на спасение. А для избалованного достатком московского жителя – тем более, ничего.

Когда настоятельница завела ее в тесную теплую каморку с каменной печуркой в углу и зажгла тусклую лампочку, Ксана успокоилась. За окошком едва слышно завывал ночной ветер. Узкая металлическая кровать, столик, вешалка в углу и даже нитяной коврик на полу – все эти простые вещи показались ей очень домашними, в каморке было по-настоящему безопасно. Оставшись одна, она, не раздеваясь, устроилась на неудобной кровати, согрелась под плотным пуховиком и скоро уснула.

…Приземление в московском аэропорту оказалось сложным из-за обледенения полосы – самолет наворачивал лишние круги, ожидая разрешения на посадку. Пассажиры волновались, громко переговаривались, стюардессы бегали по проходу, успокаивая наиболее нервных. Какая-то женщина в начале салона несколько раз громко спросила: «Мы что, падаем?» На нее громко зашикали, кто-то, не сдерживаясь, заматерился.