Они были не одни

— Правительство должно дать нам хлеб — иначе все перемрем! — говорили крестьяне.

— Правительство? Но что такое правительство, глупцы? Рако Ферра — это и есть правительство, Леший — правительство, Каплан-бей — правительство. Они довели нас до того, что мы умираем с голоду, а вы на них еще надеетесь! Не будьте глупцами, действуйте, требуйте, нападайте на этих кровопийц, просьбами вы ничего не добьетесь. На удар отвечайте ударом! — гневно говорил крестьянам Гьика.

Трудно пришлось в эту зиму и семье Ндреко. Гьика не знал, как прокормить своих.

Плач детей, раздававшийся по всему селу, разрывал ему сердце.

— Хлеба!

— Хлеба-а-а!

Как-то раз Гьике пришлось зайти в хижину к Шоро, и то, что он там увидел, потрясло его. На полу, словно маленькие скелетики, лежали изголодавшиеся дети. Они уже были не в силах подняться, только беспрестанно твердили одно и то же:

— Хлеба, мама! Хлеба!..

Жена Шоро могла им сунуть в рот только несколько зернышек последнего початка кукурузы; больше в доме ничего съестного не было. А в противоположном углу лежал больной Шоро. Он стонал и время от времени цыкал на детей и ругал их, будто они виноваты:

— Чтоб вы сдохли! Чтоб вы сдохли! Душу из нас вымотали!

Гьика ушел потрясенный. Он решил, что единственный путь к спасению от голодной смерти — это всем отправиться с дровами в Корчу. Переговорил с одним, с другим, но все боялись пускаться в длинный путь в самый разгар суровой зимы. И на его предложение откликнулось всего лишь трое: Петри, Бойко и дядя Коровеш. К несчастью, Петри простудился и не смог с ними отправиться. Верхом на кобыле Зарче, больному, в лихорадке, не под силу было сделать и полпути.

Делать нечего: отправился Гьика с дядей Коровешем и Бойко, да прихватили они с собой Ндони. Был у них осел Ндреко, осел Шоро, жеребец Коровеша, кобыла Зарче и еще Тушар дал им своего мула. Нагрузили животных дровами и отправились. Что они перенесли дорогой, одному богу известно! В пути пришлось остановиться и переждать вьюгу — только через два дня прояснилось.

Дрова они продали выгодно. С большим трудом купили около ста пятидесяти оков кукурузы, смололи ее и вернулись в Дритас. Голодные односельчане встретили их, как своих спасителей. Кукурузу распределили по количеству душ в каждой семье.

Получая муку, крестьяне благодарили Гьику и его товарищей, поднимали глаза к небу и твердили:

— Ну, уж если на этот раз спаслись, значит, нет на нас погибели! Боже, сделай так, чтобы опять подул ветер с юга! Тогда и мы выживем и скот наш не подохнет…

Ветер с юга среди зимы нужен был для того, чтобы растаял глубокий снег, занесший село…

* * *

Через два дня на крестьян свалилась еще одна беда: к ним пожаловал сборщик налогов.

Финансы Корчи находились в плачевном состоянии. Государственные служащие уже три месяца не получали жалованья. Кризис обострялся день ото дня. Те жалкие налоговые поступления, которые удавалось собрать, немедленно пересылались в столицу. Поэтому-то власти, несмотря на бездорожье и снежные заносы, разослали сборщиков налогов и наказали им любыми средствами взыскать с крестьян налоги за этот год и недоимки за прошлый. Они могли, если бы это потребовалось, даже применить силу, но во что бы то ни стало собрать налоги. И вот сборщик, господин Рамо, явился в здешние края.

Жестокие холода задержали его в Шён-Пале, но едва установилась мало-мальски сносная погода, как он вскочил на лошадь и в сопровождении трех крестьян, которые расчищали ему дорогу, и двух жандармов приехал в Дритас. Однако снега на дороге оказалось так много, что из Шён-Паля до Дритаса вместо двух часов, как обычно, им пришлось проехать целых пять.

Стоило крестьянам услышать о появлении сборщика налогов, как они пришли в ужас. Никогда еще не удавалось рассчитаться с ним по-мирному. И, надо признаться, трудно им было выплачивать эти налоги: приходилось распродавать последнее, только бы не остаться должниками неумолимого правительства. И, однако, многие подозревали, что сборщик налогов обсчитывал их. Ведь чем больше он соберет, тем выгоднее для правительства, да и для него самого. Крестьяне не отказывались платить, но зима выдалась такая суровая, что хлеба ни у кого не было и дети умирали от голода. И вот как раз в такое время с них еще требуют налоги!

Пойяк оповестил всех: собраться в доме Рако Ферра. Согбенные, в худой одежде, в рваных опингах шли туда крестьяне. За большим столом у пышущей жаром печи уже сидел сборщик налогов и разложил перед собой большие тетради. Господин Рамо был человеком среднего роста, с худым лицом, тонким носом и короткими усиками. Ища в тетради имя крестьянина, он надевал на нос очки и, зажав ручку между пальцами, проводил пером по строчкам с таким видом, будто давил блох.

Крестьяне молча стояли перед ним. Он выкликал имя, и вызванный выходил вперед. Господин Рамо подсчитывал, сколько тот задолжал. Крестьянин морщил лоб, почесывал в затылке и отвечал:

— Разве я знаю, сколько должен? Помнится, я уже платил в день святого Димитрия… Какой же еще за мной долг?