Они были не одни

Такого рода разговоры пришлись Рако Ферра не очень-то по душе. И все село так радостно встречало этих оборванцев, в такой пустилось пляс по поводу их освобождения, что можно было подумать, будто сегодня празднуется не день святого крещения, а встреча этих негодяев! И пляшут, и смеются, и раки хлещут!

Все это подстроили Гьика и Петри — в этом нет никакого сомнения. Хорошо, что у этого разбойника Гьики такой длинный язык и он открыто хвастался, что когда-нибудь зароет Рако Ферра живым в землю. Об этом передавали Рако преданные люди, которые не могли его обманывать. Впрочем, о его вражде с Гьикой было известно всему селу. Ну, а этот сопляк, сын Зарче, ему-то что надо? Вместо того чтобы просить прощения, он держит себя еще наглее. Словно и знать не хочет тестя! Нет, такого дальше терпеть нельзя! Этот Петри больше не жених его дочери, а самый заклятый враг Рако! Сегодня в церкви он перешел все границы. Рако собственными глазами видел, как он перешептывался с Гьикой. И если в этом году Рако пришлось отдать за крест девять с половиной оков масла — на семь оков больше, чем в прошлом, — то в этом повинен и Петри… И зачем они так торжественно встречают этих вшивых оборванцев, только что выпущенных из тюрьмы? Не нравится это Рако Ферра…

Подумать только! Они подожгли башню бея, а их встречают танцами и угощают раки! Будь здесь Леший, он бы им показал! Но, черт побери, как на зло, Кара Мустафа уехал в Шён-Паль в гости к начальнику общинного управления.

— Эй, друзья! Гьика, Петри, Бойко! Выпьем же за ваше здоровье! Вы самые лучшие парни в нашем селе! — воскликнул Селим Длинный и разом осушил кружку.

Петри подошел к нему, обнял и потащил в круг танцующих.

— Не надо, Петри, не надо, я еще не очухался! — отбивался Селим.

Старики и старухи смотрели, смеялись и одобряли:

— Здорово пляшут!

— Так и надо… Молодежь…

— Правда, пусть повеселятся, пока молоды! Еще много тяжелого они увидят в жизни…

Поступок Петри вконец возмутил Рако. Подойти и обнять немытого, грязного, оборванного, может быть, кишащего вшами Селима Длинного! Он, Рако, на такую погань, как Селим Длинный, и плевка бы пожалел! Разумеется, Петри сделал это назло, как бы желая сказать: «Ты разлучил меня с Василикой, так вот смотри, любуйся!»

В эту минуту Рако окончательно решил ни за что не выдавать свою Василику за этого мерзавца. Правда, они уже помолвлены, но это еще ничего не значит. Он может возвратить семье Зарче подарки и открыто заявить на все село, что такой человек, как Петри, недостоин переступить порог его дома! А дочку он хорошо выдаст замуж в Шён-Паль за какого-нибудь богатого жениха.

Приняв такое решение, Рако ушел. Ухода его никто и не заметил.

Поздним вечером крестьяне, вдоволь натанцевавшись, с веселыми песнями проводили освобожденных по домам. Впереди, приплясывая, шли Гьика, Петри и Бойко. Никогда они еще не чувствовали себя такими близкими и родными друг другу, как в этот вечер. Одного взгляда товарища было достаточно, и другой понимал его без слов.

И только на следующий день освобожденные крестьяне открыли горькую правду: их-то выпустили, а Стефо и Дудуми суд в Корче приговорил к длительному тюремному заключению.

Новость эта потрясла крестьян, в особенности семьи осужденных и Гьику.

— Я знал, что суд решит так, как будет угодно Каплан-бею. Суд и бей между собой связаны. Так оно и вышло, — сказал Гьика. — Но не будем отчаиваться! Раньше всего поможем семьям этих несчастных. И борьбу нашу будем продолжать! — заключил он, кладя руку на плечо своего верного друга Бойко.

* * *

Несколько дней кряду непрерывно шел снег. Крестьяне из-за сугробов не могли даже пробраться к загонам скота. Дул леденящий ветер. Самый суровый период зимы застал многие семьи без горстки муки в чулане. Немногие початки кукурузы, которые сохранялись для посева, были съедены. Днем и ночью плакали голодные дети, будто по селу выли шакалы:

— Хлеба!

— Хлеба!

Этот крик, эта мольба, сопровождавшаяся слезами, шла от самого сердца. До этого крестьяне еще кое-как держались: изредка продавали дрова в Корче, занимали там, занимали здесь, но разве долго так продержишься?

Зато у Рако Ферра и его родичей амбары были полны до отказа и зерном и кукурузой. Как-то случилось, что доведенный до отчаяния Селим Длинный осмелился пойти к Рако Ферра попросить в долг кукурузы для своих голодающих детей. Что же ему ответил Рако?

— Кто я такой, миллионер? — накинулся он на Селима. — Должен оставить своих детей не евши, в то время как твои выродки будут жрать мой хлеб? Убирайся!

Селим ушел, печально покачивая головой и бормоча:

— Будто я пришел к нему воровать! Я ведь честно… в долг! Хочешь дать — давай, не хочешь — жри сам. Придется, видимо, сдыхать с голоду вместе с детьми, но так будет лучше: по крайней мере сразу отмучаемся!..

А между тем некоторым другим семействам — пойяка, Сике и Шуко — тот же самый Рако по собственному почину прислал немного муки. Но эти крестьяне почитали его, уважали, постоянно расхваливали и сверх всего возвращали ему долг в двойном, а то и в тройном размере.