Они были не одни

— Еще бы у нас не водились смутьяны, бей! Конечно, водятся! Коровеш ничто по сравнению с Гьикой, сыном Ндреко Шпати! Вот это опасный, очень опасный человек! Удивляюсь, что его выпустили из тюрьмы. Ведь он так поносил правительство! Не он ли вместе с другими оборванцами расхаживал по улицам Корчи и орал: «Хлеба! Хлеба!» Об этом я до сих пор никому еще не говорил, даже жандармскому инспектору: все надеялся, что он одумается и угомонится. Но куда там! В последнее время от него совсем житья нет: всех баламутит. Нужно бы его сослать куда-нибудь подальше. Поверь мне, бей, это самый опасный человек, а Коровеш перед ним — безвредная букашка: стоит на него цыкнуть, он станет тише воды, ниже травы. Но с Гьикой — совсем иное дело. Особенно дерзок он стал с той поры, как снюхался в Корче с оборванцами. Чего он только не нашептывает крестьянам! И что дни владычества беев сочтены, и что скоро бедняки расправятся с ростовщиками, и что налогов больше платить не надо, и мало ли что еще болтает этот негодяй — откуда мне, бедному, знать? Ходит теперь с перевязанной рукой. Не говорит, где ее повредил, а сдается мне, что его ранили во время той кутерьмы в Корче.

— Да такому крамольнику и впрямь надо бы отрубить голову! Но о какой кутерьме в Корче ты говоришь? — в недоумении спросил бей.

— Как? Милостивому бею ничего об этом не известно? Неужели в Тиране не знают, что два месяца тому назад произошло в Корче? Поднялась вся городская голытьба — оборванцы, подмастерья; к ним примкнули и наши деревенские босяки, вроде этого Гьики. Подняли шум на всю Корчу! Ругали правительство на чем свет стоит, честили всех порядочных людей, требовали хлеба. Неужели слух об этом не дошел до Тираны? — в свою очередь недоумевал Рако.

Только теперь бей понял, что Рако имел в виду большую демонстрацию рабочих Корчи в феврале этого года.

— Еще бы не дошел, ведь они пытались подорвать основы нашей государственности! — невольно вырвалось у бея, но тут же он сделал вид, будто события двадцать первого февраля не так уж его интересуют, и спросил гораздо более спокойным тоном:

— Значит, и этот Гьика принимал участие в бунте?

При мысли о том, что яд бунтарства просочился и в его поместье, бею стало не по себе. Как знать, может быть, в один злосчастный день не он им, а они, эти разбойники, свернут ему шею! Выходит, что они не одни! Но ничего! Ведь он тоже не один! На его стороне правительство, все богатые люди — ему не страшны эти оборванцы! Он не один! Богачи тоже объединены — и это могучая сила!

Бей стукнул кулаком по колену и крикнул:

— Мы сильны, Рако!.. Клянусь тебе, мы живо свернем головы этим бунтовщикам!

Только теперь Рако догадался, насколько встревожили бея февральские события в Корче. Сам же Рако обладал крепкими нервами, ничто его не трогало.

— Чтобы помешать им поднять голову, надо выступить против них, пока они еще не успели объединиться. Иначе эти бунтовщики станут опасными, — глубокомысленно заметил первый богатей Дритаса.

— Ты прав! Надо начинать с ними борьбу, пока они еще разобщены! — согласился бей.

Эту мысль он и сам уже не раз высказывал своим друзьям. Говорил об этом и за карточным столом и в кулуарах парламента. Разбойники становятся все более дерзкими. Вслед за чернью Корчи взбунтовалась и голытьба Кучовы: потребовали, чтобы им платили столько же, сколько итальянским рабочим, присланным дуче! И все, с кем бы ни заговаривал на эту тему бей — беи, ага, депутаты, министры, — все с ним соглашались: пора привести к повиновению этих разбойников, посягающих на порядок и благоденствие, царящие в албанском королевстве! И мало об этом говорить — пора действовать! Взяться за рабочих и подмастерьев в городах, за крестьян в деревнях!

Государственные мужи, сидя в дорогих ресторанах и чокаясь бокалами шампанского, поклялись, не откладывая, приняться за дело. И клятву свою сдержали. В правительстве, в парламенте, в городских муниципалитетах, в общинных управлениях, в органах полиции и жандармерии — всюду развернулась бешеная кампания против «разбойников». В парламент были внесены законопроекты о закрытии средних школ в провинции: хватит одной Тираны, где учатся сыновья и дочери беев и эфенди, а детям бедняков грамота ни к чему!

Министерство финансов распорядилось о взыскании с крестьян всех недоимок — никаких льгот и отсрочек! Долг есть долг, и его надо платить! Совсем другое дело — задолженность государству со стороны беев и богатых коммерсантов: правительство позаботилось, чтобы они не потерпели ущерба, и издало специальный закон о снижении им размера налогов и списании недоимок. Убытков на этом оно не потерпело, так как недостающие суммы были покрыты займами, которые великодушно предоставлял правительству Зогу его верный союзник — фашистский дуче.