Они делали плохие вещи

Элли захныкала, но никому уже не было дела до ее чувств теперь, когда спичка оказалась поднесена так близко к фитилю.

Мысленно они уже делали ставки на то, кто кому причинит больше вреда: Оливер, потому что был выше ростом, или более мускулистый Холлис? В глубине души каждый хотел бы полюбоваться дракой, не заботясь о том, почему или кто пострадает.

— Эй, ребята? Как насчет фото?

Таким образом, Каллум снова встрял в разговор, разряжая обстановку.

— Помните? Мы договорились вчера вечером? Будем делать групповой снимок. Говорили, что сегодняшнее утро — самое подходящее время для съемки, потому что мы все будем здесь…

Он оборвал фразу, надеясь, что кто-нибудь подхватит нить разговора, но напряжение, которое подталкивало их к насилию, спало, и они почувствовали неловкость, которая ослабила агрессивность.

— Наверное, время неподходящее, так что, может, забудем про это? Мне все равно нужно встретиться с Янни, чтобы он послал кого-нибудь починить мою дверь, перед тем как у меня начнется новая работа в администрации универа, и…

Оливер поднял руки вверх.

— Прости, Штатив. Раз мы договорились. Если это так важно для тебя, мы сфотографируемся прямо сейчас.

— Я хочу сказать, что это не так уж и важно. — Каллум пожал плечами.

— Нет, это важно, — вмешалась Лорна. — Ты уже бог знает сколько времени говоришь об этом. И разве освещение сейчас не идеально для съемки?

— Да, наверное.

— Я должна идти заниматься, — проговорила Мэв. — Но сфотографироваться было бы интересно.

Элли вскочила из-за стола.

— Где позировать? Обожаю фотографироваться. Папа всегда говорит, что я фотогеничная.

— Давайте в гостиной, — сказал Оливер. — Получится хороший снимок.

Как только щелкнул затвор, их улыбки испарились вместе с бликами вспышки.

Втиснутые в грязно-розовый диван, они острыми локтями и коленями упирались друг другу в мягкие животы и бедра и не могли дождаться, когда это мучение закончится, чтобы только услышать…

— Подождите, я хотел бы сделать еще один снимок.

Все последующие годы они будут помнить Каллума именно таким. Они забыли его фамилию, но прозвище Штатив укоренилось в памяти. И то, как Каллум умел превращать их раздражение и злобу в смех и дружеские шутки.

Снимок следовал за снимком, они продолжали позировать ему, на ходу сочиняя истории о том, что происходило на этом диване до их приезда, и не подозревали, что они сделают на нем с Каллумом через шесть месяцев.

Через шесть месяцев Каллума бросят на этот самый диван и зажмут ему рукой нос и рот. Он был высоким, это так, но таким худым. В нем совсем не было мышц. И он был очень, очень пьян.

Слишком пьян, чтобы сопротивляться.

Если бы вернуться в прошлое и предупредить их о том, что они сделают, и о том, как они будут лгать об увиденном, они бы не поверили, ведь для них это значило бы признать существование той части их натуры, которую они не могли признать. Часть, которая проявилась, когда Оливер и Каллум начали драться. Но они никогда бы не поверили вам, потому что считали себя, в большей или меньшей степени, хорошими людьми.

Они и были, в большей или меньшей степени.

Когда-то.

Хорошими, порядочными людьми, которые думали, что помнят все о Колдуэлл-стрит, но они не помнили, как открылась входная дверь, когда они сидели на диване, ожидая последнего щелчка затвора, не помнили кого-то, кто вошел, когда запустился экспонометр.

Суббота

4

Лорна

Закутавшись в старый вязаный свитер, Лорна остановилась на полпути вниз по главной лестнице, чтобы посмотреть на часы. Половина девятого, но дом выглядел таким же темным, как и тогда, когда она ложилась спать. Она прислушалась к шуму дождя, слышному даже здесь, потом еще плотнее обернула вокруг себя свитер и продолжила спуск. Хотя она не могла сказать, что хорошо спала, но пережитая ночь дала ей возможность по-новому оценить положение вещей. Память о Каллуме осталась, конечно, но отступила в темные уголки ее сознания, больше не сдавливая горло своим присутствием. Спокойствие утра позволило Лорне поверить, что она — та самая невозмутимая, уравновешенная Лорна Торрингтон, которую они всегда знали.

Внизу в камине горели свежие блоки торфа, но она чувствовала только сквозняк.

— Есть кто? Доброе утро?

Лорна заглянула в салон — пусто, затем зашла в оранжерею, где дождь стучал, как пули, по высоким стеклянным стенам. Облака почти скрывали горы, а туман еще больше ограничивал видимость, из-за чего «Волчий вереск» казался изолированным от остального мира. Лорна вспомнила о снежном шаре, который был у ее бабушки и дедушки: за толстым стеклом заснеженный домик. В детстве она представляла, что в нем живет семья. Лорна даже давала имена обитателям. Когда она трясла снежный шар, то представляла, как летит мебель, как фигурки опрокидываются друг на друга. А когда останавливала тряску, представляла, как там, внутри, все вместе работают, чтобы восстановить обстановку комнат. И потом снова трясла шар.

Хлопнула дверь.

— Эй? — позвала она.

Вернувшись в холл, Лорна никого не увидела. Никаких признаков, что кто-то заходил или уходил. Дверь в столовую оставалась открытой.