Они не те, кем кажутся (сборник)

– Юра, какой ты дракон? Ты столько делаешь для нас, для станции. Ты ведь мог бы не играть в сталкера, мы бы тут и так прожили. На наших запасах еще лет двадцать можно жить, не покидая бункер. Ты же и на поверхность ходишь ради местных, чтобы станцию обеспечивать.

– Не дракон, значит? – Юрий крепко сжал жену за талию и посадил к себе на колени.

– Разве что в постели, – томно прошептала Лида ему на ушко и укусила за мочку.

– Сын где? – Выдохнул Виктор, когда Лидина ладошка заскользила по его бедру.

– Наверх пошел.

– Воспитал, блин, сталкера, на свою голову. – Выдохнул Юрий. Поднял жену на руки и понес в спальню, не переставая целовать.

* * *

Семецкий пробыл в бункере около десяти часов. Он дождался возвращения сына. Вместе они набили всякой всячиной несколько холщовых мешков и погрузили их на дрезину, после чего Юрий отправился в обратный путь.

Григорий ждал его на выходе из туннеля. В помощь старейшина взял несколько крепких мужиков, которые предпочитали ожидать возвращения сталкера на приличном расстоянии от входа в туннель.

Виктор остановил дрезину перед сломанными рельсами и чертыхнулся – иногда страх Мозгоправа со стороны местных переставал играть ему на руку. «Надо будет все-таки набрать мужиков посмелее, пригнать сюда и заняться починкой. Надоело таскать мешки до станции», – подумал сталкер и кивнул Григорию:

– Как ты всегда момент угадываешь, когда я возвращаюсь?

– Каждому свое, – вяло улыбнулся Григорий, подзывая мужиков к дрезине и принимая у сталкера мешки. – Ты вот с Мозгоправом умеешь договариваться, а я наживу на расстоянии чувствую.

– Каждому свое, тут ты прав. Как там Захар с пацанами?

– На станции еще. Вроде отошли. Рассказывают, как Мозгоправ у них в головах покопался. Захар упрямый. Сказал, будет ждать, пока проводник не вернется, иначе искать пойдет.

– Вот как, – цокнул языком Виктор, передавая мешок. – Хороший мужик оказался. Напомни ему фото отдать.

– Что за фото? – заинтересовался Григорий.

– Фотокарточка жены. – Виктор извлек из кармана фотографию, которую он незаметно вытащил из кармана Захара, пока тот спал. Захар сам показал свою ахиллесову пяту. Рассказывая про Мозгоправа и наблюдая за реакцией сталкеров, Виктор обратил внимание, что Захар так и норовит погладить нагрудный карман, будто там лежал ответ на вопрос о сомнениях, страхах и тайных желаниях. Посмотрев на забавную памятную надпись: «Захарке от Нинульки», Виктор убрал фотографию обратно. – Он в туннеле обронил, а я на обратном пути нашел.

Виктор подумал, что несколько жестоко было дать сталкеру надежду на то, что его пропавшая жена жива и живет на станции Электрозаводская. Впрочем, до него действительно доходили слухи о женщине-сталкере с этой станции, так что пусть Захар сходит, проверит. Как говорится, чем только метро не шутит. Может, и сплетет две судьбы воедино.

– Жаль, мужики не сумели пройти, – Григорий закряхтел под тяжестью переданного ему мешка, – но ты в этот раз на славу загрузился. Много времени на поверхности провел?

– Да, настроение было хорошее, – отмахнулся от расспросов Виктор, спрыгивая с дрезины.

– Может, пока оно у тебя хорошее, ты еще и скидочку сделаешь? Скинь по два патрона с консервов и лекарств? – произнес Григорий скорее по привычке, нежели надеясь на положительный ответ.

– А знаешь, будет тебе скидка, – вдруг ответил Виктор неожиданно для самого себя. Или это произнес оживший Семецкий?

– Правда сделаешь? – уточнил удивленный неожиданным согласием Григорий.

– Сказал, значит, сделаю, – жестко произнес Виктор, а Семецкий извлек из кармана футляр с очками, найденными на поверхности его сыном, и, протянув их Григорию, добавил:

– Держи, тебе подойдут. Подарок.

Игорь Соловьев Марсельеза

В туннеле, давным-давно не слышавшем человеческих голосов, раздавался тихий бубнеж. «Мы пойдем, куда ты пожелаешь, когда ты пожелаешь. И мы будем любить друг друга, даже если не станет любви…» Окажись здесь случайный слушатель, он мог бы с уверенностью заявить, что это слова песни. Ну а будь он умудрен годами, то, несомненно, признал бы ее, ведь некогда она была очень популярна. Однако несмотря на имеющийся у исполнителя слух, голосу не хватало страсти. «И вся жизнь будет словно утро это – все в цветах бабьего лета». Вскоре человек умолк и лишь спустя минуту обиженно добавил:

– Нет, ну что за мерзавка, а? – Ответом ему было безмолвие.