Несмотря на протесты со стороны некоторых офицеров, молодая женщина, имевшая при себе разрешение от самого императора, отправилась вместе со своим подразделением на фронт, чтобы участвовать в боевых действиях. Бочкарева вскоре проявила себя как храбрый и достойный солдат. Во время своего первого боя она, хотя и не входила в число медицинского персонала, в основном занималась тем, что спасала раненых, брошенных умирать на нейтральной полосе, вытаскивая их с поля битвы под сильным неприятельским обстрелом. За это она получила свою первую боевую награду – Георгиевскую медаль за храбрость. Весной 1915 года она была ранена в бою и эвакуирована в госпиталь в Киеве, где провела два месяца. Во время выздоровления Бочкаревой очень хотелось вернуться на фронт. Когда она наконец воссоединилась со своим подразделением, сослуживцы радостно встретили ее, поскольку теперь воспринимали ее как опытного бойца и относились к ней соответственно. В последующие месяцы она спасла еще больше солдат, брошенных умирать на полях сражений, и за мужественную службу была представлена к Георгиевскому кресту. Но эту награду ей не присвоили – как объясняла она сама, потому что она была женщиной; ее очень огорчил этот отказ[27]
.Осенью 1915 года Бочкарева получила золотую Георгиевскую медаль второй степени, была произведена в ефрейторы и назначена командовать отделением, состоявшим из одиннадцати человек. Ее подчиненные без возражений повиновались ей и воспринимали ее как равную себе. В марте 1916 года пуля раздробила ей кость ноги, и ее отправили в госпиталь в Москву, где она провела почти три месяца. В июне Бочкарева вернулась на фронт, в свой полк, переброшенный на Юго-Западный фронт, к Луцку, на Западной Украине. Там она пробыла недолго: осколок снаряда задел ей позвоночник, и она оказалась парализована. От этого ранения ей также удалось оправиться, и через полгода, зимой 1916 года, она вновь вернулась на фронт. В декабре 1916 года Бочкарева была произведена в младшие унтер-офицеры и получила долгожданный Георгиевский крест.
К тому времени обстановка в армии значительно ухудшилась. Бочкарева вспоминала, что настроение у солдат было скверное:
Солдаты потеряли доверие к своим начальникам, и в умах многих людей возобладало мнение, что солдат тысячами просто ведут на убой. Повсюду быстро распространялись самые различные слухи. Солдаты старого призыва погибли, а новобранцы с нетерпением ждали окончания войны [Там же: 178].
Несмотря на незначительные победы, обстановка в ее полку портилась. Солдаты не понимали, для чего продолжается война, и не знали, за что сражаются; по словам Бочкаревой, «русский солдат в феврале 1917 года был духовно подавлен, разочарован и угрюм» [Там же: 189].
Возмущение и недовольство солдатских масс в основном были направлены против правительства, которое, по их мнению, действовало наперекор истинным интересам России. Когда солдаты получили известие о Февральской революции и падении царизма, они чрезвычайно воодушевились и немедленно присягнули новому правительству. Бочкарева вспоминала, что и сама обрадовалась концу «самодержавного гнета», но считала необходимым и дальше сражаться против внешнего врага. Однако другие солдаты думали иначе. Их рвение ослабло, пусть даже старый режим сменили лидеры, настроенные к ним более доброжелательно. Воспринимая свободу и демократию как вседозволенность и отсутствие всякой ответственности, солдаты перестали подчиняться начальству и соблюдать дисциплину. Участились братания, возросла деморализация, увеличилось число дезертиров. В этом разложении Бочкарева винила прежде всего уничтожение старой армейской дисциплины – в частности, из-за Приказа № 1. Ее подразделение, дислоцированное на Западном фронте, вскоре превратилось в дезорганизованную толпу, лишенную мотивации делать что-либо, кроме как устраивать заседания солдатских комитетов, не говоря уже о том, чтобы сражаться.
Новобранцы 1-го Русского женского «батальона смерти» (любезно предоставлено Государственным центральным музеем современной истории России, Москва)