Они узнали друг друга

Оттого ли, что я внутренне все еще не примирилась с отведенным мне кругом дел, или мне действительно не давались азы новой науки, — я не поспевала за стремительным ходом мыслей мужа, уставала от его горячности и поспешных скачков, ожесточалась от его кажущейся самоуверенности и способности решительно обходиться без меня. Особенно меня раздражали его уверенные ответы, ловко сформулированные и мастерски заостренные против меня. На мое замечание: «Ты слишком часто пренебрегаешь тем, что записано на рентгеновской пленке, восполняешь фактическое представлениями, под которыми не подпишется ни один рентгенолог» — он, ни минуты не размышляя, сказал:

— Рентгеноанатом должен мыслить пространственно, так долго сопоставлять изображения, пока плоскость не станет объемной, привычной для нашего видения.

На мое приглашение чаще опираться на логику он отделывался парадоксами и шуткой:

— В науке это неважная опора. История одинаково прославила Колумба и Птоломея; первый, как известно, открыл то, чего не искал, и облагодетельствовал человечество; второй, опираясь на логику, уверил современников, что земля неподвижна, и задержал развитие науки на пятнадцать веков.

В этих спорах я была беспощадна:

— Открещиваясь от логики, которая обнажает в наших представлениях бессвязное, в рассуждениях — противоречия и отделяет случайные совпадения от закономерных зависимостей, легко договориться до того, что наши умозаключения — излишняя роскошь.

— Почему? — спокойно отвечал он. — Логика, как и статистические формулы, ограждает нас от ошибок, но не решает, куда и как нам идти. Логика — перила, они не дают нам упасть, но и не помогают двигаться дальше. Ты напрасно ищешь в ней ответа на свои сомнения. Нет взлета без мук: тот, кто отважился подняться над землей до разреженных слоев атмосферы, может стать жертвой пузырька воздуха, застрявшего у него под пломбой. Эта капелька газа, покорная законам земли, оставшейся где-то внизу, будет здесь расширяться и причинять летчику боль.

Настал день, когда по воле счастливого случая мне привелось быть свидетельницей экзамена, который все перевернул в моей судьбе, развеял тревогу и вернул мне утраченный покой. Не обошлось без лукавства с моей стороны, я об этом не раз пожалела, но благословенна идея, которая тогда осенила меня.

Началось с того, что меня подвела память. В институт прибыл пакет и посылка, обшитая полотном. В фанерном ящике лежали скелеты мужчины и женщины, должно быть давнего захоронения. Все, что касалось этих аккуратно упакованных костей, мы могли бы узнать только из письма, которое, увы, исчезло. Уже несколько позже я вспомнила, что на круглой почтовой печати значилось «Киев», а штамп учреждения был примерно такой: «…архитектурно-исторический заповедник…» Все старания найти письмо ни к чему не привели. На полотне ящика был обратный адрес, но я не придала ему значения и выбросила обшивку в мусор.

Прошел примерно месяц, архитектурно-исторический заповедник не давал о себе знать, и Юлиан Григорьевич решил, не дожидаясь документов, приступить к изучению материала. «Любопытно будет, — сказал он, — сопоставить потом сведения, собранные в лаборатории, с тем, что известно заповеднику».

Я не сразу сообразила, какую услугу может мне оказать этот эксперимент. Лишь некоторое время спустя, после долгих размышлений и колебаний, я оценила его выгоды для себя, и, к счастью, не слишком поздно.

Наш акт обследования начался следующей записью: