Они жаждут

Он немного приподнял голову, чтобы взглянуть на часы. Ему потребовалась почти минута, чтобы разобрать чуть светящиеся цифры — 11.50. «Нет же, — сказал он себе, — Таракан не здесь. Таракан где-то на улицах Лос-Анджелеса. Занимается своим любимым делом». От ужаса у него похолодело в животе, и он почувствовал отвращение при мысли, что могло принести ему утро. Он снова опустился на спину всей тяжестью тела, пружины кровати тихо заскрипели, словно струны скверно настроенной арфы. Каждую секунду ему казалось, что пружина вопьется ему в спину или ягодицу. Матрас был тоненький, сплющившийся за годы под тяжестью Энди, вес которого колебался от 210 фунтов летом, когда он играл в гольф с несколькими товарищами-детективами, до 230 фунтов зимой, когда он любил как следует покушать, особенно предпочитая запеканку из говядины со сметаной, которую очень здорово готовила Джо.

Он смотрел на потолок, слушая шум двигателя машины, заворачивавшей за угол Ромейн-стрит. По потолку пробежал отсвет фар и погас. «Очень скоро начнется новый день», — подумал он. Октябрь в Лос-Анджелесе. Но не совсем тот октябрь, о каком он помнил с детства. Тогда октябри были настоящими, с сильными ветрами, с неожиданными снегопадами, с серым холодным небом, с танцующими у оконного стекла листьями. А здесь, в Калифорнии, октябрь был каким-то фальшивым, пустым, каким-то не оставляющим удовлетворения. Утром — холодок, изморозь, днем — жара, если только небо не затянут тучи, что случалось весьма не часто. И трудно поверить, что где-то идет снегопад, когда видишь на улицах Лос-Анджелеса людей в рубашках с короткими рукавами. Это город вечного лета, земля золотой молодости. Иногда ему до боли хотелось увидеть хотя бы одну-единственную снежинку. Да, в ясные дни зимы и осени он мог видеть снег на склонах Сан-Габриэля, если их не закрывал туман или смог. Но экзотические пальмы как-то не вписывались в эту картину. В прошлом году на Рождество было больше 10°. А он помнил рождественские праздники детства, когда температура падала до 10 и 20° ниже нуля, и папе приходилось буквально выбивать дверь, чтобы вырвать ее из оков снега и льда и выбраться наружу… Вдруг в памяти образовался провал. Энди вернулся в мыслях к тому, что разбудило его, — Таракан. Он притаился где-то на улицах города, среди 8 миллионов человек, ожидая момента, чтобы нанести новый удар. Или, быть может, он уже нанес его. Была пятница, и молодые проститутки заполнили бульвары Заката и Голливуда. «Быть может, сегодня он сделает ошибку», — сказал себе Палатазин. Возможно, он попытается заманить одну из женщин-полицейских, и тогда весь этот кошмар кончится. Четыре молоденькие девушки за две недели, и все они задушены сильными руками, потом изнасилованы. И еще записки, которые оставляло на трупах это кошмарное животное. В них содержалось лишь одно предложение, нацарапанное неуклюжим почерком и сообщавшее о божественном плане истребления нехороших девушек, проституток, которые были ангелами ада и лишь через смерть могли обрести покой, дав покой и всем остальным. Палатазин помнил большую часть записок почти слово в слово. Он непрерывно изучал их день за днем, начиная с 27 сентября, когда под гниющим причалом какой-то рыболов обнаружил в районе Венеции тело Китт Кимберлин, девятнадцатилетней, разведенной, имеющей двух детей.

«Бог позвал меня в ночь, — было написано на клочке бумаги. — Он сейчас среди нас, и из всех людей Он призвал Меня, чтобы Я исполнил его работу!»

Эта первая записка, поспешно нацарапанная синими чернилами на обрывке упаковочной бумаги, не была подписана. И офицер полиции из Венеции по имени Дуччио обнаружил, что рот девушки набит мертвыми тараканами.

История просочилась в газеты, и немедленно в «Лос-Анджелес Тэтлер»[1] появилась статья Гейл Кларк на всю первую полосу, озаглавленная, конечно, «Где Таракан ударит в следующий раз?» Статья была иллюстрирована несколькими фотографиями трупа, которые сделал некий Джек Кидд. Палатазин знал, что газетенка продала в тот день не меньше миллиона экземпляров. Когда была найдена следующая женщина, индианка-чикано всего лет шестнадцати, лежавшая под брезентом на заброшенной стоянке, снова обнаружились записка и тараканы. И остальные газеты подхватили прозвище убийцы вместе с сенсацией.

Третья записка была подписана: «Таракан. Ха-ха. Мне нравится». Последняя записка, найденная на трупе молодой голубоглазой блондинки, убежавшей от родителей из Сиэтла, была самой тревожной из всех: «Меня зовет Мастер. Теперь он называет меня по имени, и я должен ответить. Он говорит, что я ему нужен, и тогда голова моя перестанет болеть. Он говорит, что я делаю неправильно, и что он научит меня вещам, о которых я даже не мечтал. Вы обо мне больше не услышите». Подписана она была «Таракан», и рот девушки тоже был набит тараканами.