Они жаждут

Это произошло 10 октября. Прошло тринадцать дней, о Таракане не было ни слуху, ни духу. Где он теперь? Что задумал? Ждет, тянет время, посмеивается над управлением полиции Лос-Анджелеса? Пока она использует всякую, самую малую возможность напасть на след, проверяет любую историю, слух, оброненное слово о том, что кто-то где-то в таком-то баре или другом заведении видел странного, ей-богу, посетителя с горящими глазами, который сообщил, будто у него припасена пригоршня тараканов для Китт Кимберлин, любой полуночный телефонный звонок от испуганных домохозяек, шепотом сообщавших, что они не знают, что стряслось в последнее время с Гарри или Томом, или Джо, но он стал вести себя непонятно, и не приходит домой раньше рассвета. Палатазин почти что слышал коллективное «Благодарю вас, мэм, что позвонили. Мы проверим». Сейчас эту фразу наверняка повторял десяток разных офицеров полиции по всему Лос-Анджелесу.

Естественно, все газеты от «Таймс» до «Тэтлера» сконцентрировали внимание на жутких убийствах, совершенных Тараканом. Вечерние выпуски теленовостей обязательно тем или иным образом упоминали о нем. Активность продавщиц плотских наслаждений начала заметно убывать после полуночи, хотя в последние дни все немного поутихло. Но никто ничего не забыл. Дежурной шуткой был анекдот о том, что все управление полиции Лос-Анджелеса не в состоянии найти даже таракана. И именно эти слова не давали уснуть Палатазину, словно рядом с ним в кровати лежал разлагающийся труп.

Нужно найти Таракана. Но как? Естественно, это был сумасшедший. Человек, превратившийся в зверя, маньяк. Но осторожный и хитрый. А город очень велик, и в нем и без того хватает потенциальных убийц. Так как же? С этим вопросом Палатазину приходилось сталкиваться каждый день, потому что будучи капитаном отдела расследования убийств в деловом центре Лос-Анджелеса он отвечал за расследование дела. И сейчас ему представились страх и недоверие на лицах людей, разговаривающих на бульварах и сидящих в дымных барах. Сам метод, избранный маньяком, превосходил по своей отвратительности все, с чем приходилось сталкиваться со времен дела о Душителе с Холма. А если что-то и было способно привлечь внимание общественности Лос-Анджелеса, так это как раз нечто ужасное, именно в духе преступлений Таракана.

«От этого просто тошнить должно», — подумал Палатазин, глядя на потолок спальни и пытаясь нарисовать в уме портрет убийцы. Как он должен выглядеть? Судя по синякам, оставленным на горле жертв, у него должны быть ненормально большие, сильные кисти рук. Вероятно, предплечья и плечи тоже хорошо развиты. Кроме того, он должен иметь очень быструю реакцию — только одной из женщин удалось поцарапать его. По маленькому кусочку ткани сотрудники полицейской лаборатории определили, что убийца темноволос, имеет смуглую кожу и возраст его примерно лет сорок или немного меньше. Человек этот должен быть садистом, ненормальным, которому доставляет наслаждение внимание публики. Но что же заставило его вдруг прекратить преступления и уйти в подполье? Почему он так же неожиданно прекратил убивать, как и начал? «Тринадцать дней, — подумал Палатазин. — След все больше остывает. Что сейчас он делает? Где скрывается?»

И внезапно Палатазин обратил внимание на новый звук, появившийся в комнате. Звук, который его и разбудил, как он инстинктивно понимал.

Это было тихое, слабое поскрипывание, как будто кто-то ходил, наступая на рассохшиеся доски пола в ногах кровати. Рядом с Палатазином зашевелилась во сне жена, громко вздохнув.

В ногах кровати, там, где окно выходило на Ромейн-стрит с ее старомодными домами, деревянными, стоящими тесно, как старые друзья, сидела в кресле-качалке мать Палатазина. У нее было маленькое, покрытое морщинами усталое лицо, но глаза ярко поблескивали, несмотря на темноту. Она медленно покачивалась в кресле.

Сердце Палатазина тяжело застучало. Он выпрямился, сидя в постели, и вдруг услышал свой собственный шепот. На родном венгерском он шептал: «Анья, мама… Боже…», — но мать не отводила взгляда, устремленного на Палатазина. Казалось, она пытается что-то сказать. Он видел, как шевелятся ее губы, как опускаются и поднимаются в усилии ввалившиеся старческие щеки. Старая женщина подняла слабую руку и чуть взмахнула ею, словно давая понять сыну, что он должен встать с постели, иначе он, лентяй этакий, опоздает в школу.

— Что такое? — прошептал он, смертельно побледнев. — Что такое?

На его плече сомкнулась чья-то ладонь. Он громко вздохнул и обернулся, чувствуя как бежит по спине холодная струя. Его жена, маленькая симпатичная женщина, которой только недавно исполнилось сорок, похожая на хрупкую китайскую статуэтку, смотрела на него голубыми непроснувшимися глазами. Потом она сказала сонно:

— Уже пора вставать?

— Нет, — успокоил он ее, — спи.

— Что тебе приготовить на завтрак?