Они жаждут

Он наклонился в ее сторону и поцеловал в щеку, и жена тихо опустилась обратно на подушку. Почти в то же мгновение ее дыхание стало более ровным и тихим. Палатазин снова посмотрел в сторону окна, чувствуя, как стекают по подбородку капли холодного пота.

Кресло-качалка, стоявшее в углу, где оно всегда и стояло, было пустым. На какую-то секунду ему показалось, что оно слегка покачивается, но, присмотревшись, он понял, что кресло неподвижно. И все время было неподвижно. По улице промчался еще один автомобиль, бросая световой отблеск и паутину танцующих теней на потолок спальни.

Палатазин еще долго смотрел на кресло, потом расслабился и опустился в кровать. Он натянул простыню до самой шеи. Мысли бешено вертелись в голове, как рваные старые газеты на ветру.

«Конечно, это все напряжение, поиски Таракана, но я на самом деле видел ее, я уверен, что видел! Завтра снова допросы, много ходьбы, телефонные звонки, поиски Таракана. Я видел, как мама сидела в этом кресле… День начинается рано… Нужно отдохнуть, поспать… Я ее видел… Закрой глаза… Да-да, я видел ее!!!»

Наконец тяжелые веки сомкнулись. И вместе со сном пришел ночной кошмар, в котором за маленьким мальчиком и женщиной, бегущими по снежной равнине, гнались какие-то ужасные тени. Последней связной мыслью Палатазина было воспоминание о том, что мать его умерла еще в первую неделю сентября, потом он полностью погрузился в кошмар о побеге по снежному полю.

3.

Митчел Эверет Гидеон, 44-летний старший антрепренер, недавно избранный вице-президентом лос-анджелесского Клуба миллионеров, закурил темно-коричневую двухдолларовую сигару «Джойаде Никарагуа», потом погасил пламя золотой зажигалки «данхилл». Это произошло примерно в то же время, когда Энди Палатазин сидел в своей постели и смотрел на пустое неподвижное кресло-качалку. Гидеон, невысокий полноватый мужчина с заметным брюшком и лицом, которое было бы таким же невинным, как лицо Шалтай-Болтая, если бы не темные глубоко посаженные глаза и тонкогубый черствый рот, сидел в своем кабинете в Лауриэль-каньоне и смотрел на полдесятка счетов, разложенных перед ним на антикварном столе из черного дерева. Счета покрывали расходы на доставку и оплату обычных товаров: пару грузовых составов необработанной дубовой планки требуемых размеров, которая была уже доставлена на фабрику в районе Хайлэнд-парк, резервуары с лаком и морильным раствором, несколько десятков рулонов шелка от Ли Вонга и компании, обосновавшихся в Чайнатауне, тюки с хлопковой обивочной тканью, шесть барабанов с бальзамом.

— Грабители! — пробормотал Гидеон, выдавая акцентом свое нью-йоркское происхождение. — Грязные паршивые грабители! Особенно Ли Вонг. И я с ним веду дела почти 15 лет! — сказал сам себе Гидеон, впиваясь зубами и кончик сигары. — И теперь старый паршивец третий раз за этот год поднимает цены! О Боже!

«И то же самое с остальными. В эти дни дубовая планка чуть ли не на вес золота, и только на прошлой неделе мне позвонил Винченцо от братьев Гомес, чтобы сообщить, чем он жертвует ради меня, продавая дуб так дешево! Жертвует, как же! — подумал Гидеон, жуя сигару, — Еще один проклятый грабитель! Что ж, в следующем месяце срок возобновления контракта, — сказал он сам себе. — Тогда и посмотрим, кто желает иметь со мной дело, а кто — нет!»

Он втянул в легкие дым, потом свирепо выпустил его и потолок, сметая счета в сторону рукой, которую украшало бриллиантовое кольцо. «Нет, этот год меня буквально прикончит, — подумал он. — До сих пор только бальзамические составы не повышались в цене, и вот, пожалуйста, — люди из лаборатории Де Витта начинают поговаривать о повышении цен. Спрашивается, разве может человек в наше время прилично прожить?»

Гидеон поднялся и налил себе хорошую порцию «Шива Регаль». На нем были до хруста отутюженные свободные брюки желто-коричневого цвета, огненно-красная рубашка, открытая на груди, с полудесятком свешинающихся золотых шнуров, на ногах — пара коричневых удобных туфель от Гуччи. На кармане рубашки имелась монограмма — буквы МГ белого цвета. Вместе со стаканом и сигарой Гидеон через бесшумно скользящую на роликах стеклянную дверь вышел на открытую террасу с фигурным железным ограждением. Прямо из-под ног его уходила и темноту кустов и деревьев 50-футовая стена, а слева смутно виднелись из зарослей сосен огни еще одного каньонного обиталища. Прямо перед Гидеоном, будто пригоршни драгоценных камней, разбросанных щедрой рукой ювелира на черном бархате, горели огни потрясающей многоцветной панорамы ночного Лос-Анджелеса, Голливуда и Беверли-Хиллз. По Голливудскому и Закатному бульварам, по авеню Санта-Моника двигались казавшиеся игрушечными огоньки автомашин. Над барами и дискотеками в интимном ритме каждого заведения пульсировали неоновые огни рекламы и вывесок. Посреди этого электрического вытканного ковра темнели квадратами и прямоугольниками парки и кладбища. Гидеон затянулся сигарой, наблюдая, как светофоры на авеню Фонтана меняют цвет с красного на зеленый.