Они жаждут

Утро воскресенья выдалось ясным, ярким, теплым. С сотен колоколен сотни церквей Лос Анджелеса зазвонили воскресные колокола. Богу Света возносились молитвы — от формальных церковных служб до простых молитв на Малибу-бич, где имелась Тихоокеанская Церковь. Святой орден Солнца зажег ароматические конусовидные свечи, католики читали свои мессы. Бог Света почитался сотней различных способов. Склонились перед своим алтарем буддисты. Город казался затихшим, отдыхающим, планета безмятежно вращалась, проносясь сквозь упорядоченную вселенную.

Со своей террасы Митч Гидеон наблюдал за стаей птиц, словно в замедленном фильме пересекавшей небо. Он стоял, погруженный в теплый всплеск солнечного спета, покуривая сигару и вспоминая сон о гробах и конвейерной ленте. Этот сон повторился, и он вскочил с постели так неожиданно, что с Эстелл едва не случился сердечный приступ. Сначала сон казался забавным, над ним можно было посмеяться. Теперь он приводил его в ужас. Детали становились все четче и ярче. Вчера он мог уже рассмотреть лица некоторых своих товарищей по конвейеру. Они напоминали усмехающихся мертвецов, и холодная белизна, их мертвой плоти была такой реальной, такой близкой, что Гидеону пришлось в ужасе выбираться из этого сновидения, словно со дна глубокого, заросшего тиной, душащего омута. Сегодня после обеда он должен был играть в гольф в Уилшир-кантри-клаб, и он надеялся, что это поможет ему отвлечься от сна, который превращался в психическую проблему.

5.

Энди и Джо Палатазин сидели на своих обычных местах в реформированной венгерской церкви на Мельров-авеню — всего в нескольких кварталах от их дома. Она сжимала его ладонь, чувствуя, что мысли мужа где-то далеко. Он, улыбаясь, делал вид, что слушает священника, но мысли его разделялись между двумя черными заботами — Тараканом, присутствие которого в городе было теперь так же трудно доказать или опровергнуть, как и присутствие призрака в доме, и последними событиями на Голливудском мемориальном кладбище. Фоторобот человека, который пытался заманить в машину Эмми Халсетт, был напечатан, размножен и роздан детективам и агентам в штатском, чтобы они могли использовать его в разговорах с людьми на улицах. Конечно, этот человек мог быть и не Тараканом, а просто парнем, которому хотелось поразвлечься за свои денежки, но это была зацепка, которую нельзя было просто так отбросить. Все труды Брашер привели к тому, что был обнаружен владелец темно-голубого «фольксвагена», но его внешность оказалась совершенно противоположной внешности того человека, которого описала проститутка. Палатаэин приставил к нему агента, чтобы на всякий случай следить за его действиями.

Вторая проблема вызывала у него больше беспокойства. На пути в церковь он проехал мимо кладбища и увидел, как сторож, Кельсен, отпирает ворота утренним воскресным посетителям. «Значит, это был всего лишь акт бессмысленного вандализма, и ничего больше». Палатазин очень надеялся, что так оно и было. Другое предположение — которое затаилось в глубине его сознания — способно было свести с ума.

6.

В огромной круглой кровати в своем бель-эйрском особняке зашевелился, проснувшись, Вес Ричер. Он протянул руку, чтобы коснуться прохладной коричневой плоти Соланж. Его пальцы сомкнулись, ощущая лишь ткань простыни в том месте, где она должна была быть. Он открыл глаза и повел плечами, вздрогнув, — свет просачивался в спальню сквозь плотные бежевые шторы, но был достаточно ярок, чтобы шокировать его зрительные нервы. Он рухнул на спину, прижав к глазам ладони, ожидая, пока минует первая волна жуткой головной боли.

— Соланж! — позвал он, и звук собственного голоса болезненно запульсировал в барабанных перепонках. Ответа не было, и наконец Вес уселся на краю постели.

— Соланж! — снова, уже с раздражением позвал он. «Черт побери! Где она может быть?» — подумал он. Сознание его было затуманено смешанным ароматом марихуаны и жасминовой эссенции с хорошей ледяной струей кокаина. «Как прошло шоу? — подумал он вдруг. — Как я смотрелся?» Вес встал и с трудом натянул свой кипит.

Когда он вошел в гостиную и оглянулся по сторонам, то громко выругался. Он увидел окончательно испорченный ковер, испещренный безобразными шрамами кофейный столик красного дерева, пустые чаши, которые за вчерашнюю ночь наполнялись до краев по крайней мере раз пять, серебряные кокаиновые подносы, начищенные до блеска, блестящие осколки стекла на ковре, а между ними прожженную дыру, окурки, пятна, следы острых дамских каблуков, и эти же следы — Бог ты мой! — на крышке рояля, и… «А, к чертям!» — подумал он. Разгром был полный и окончательный.

И посреди этого разгрома сидела Соланж в своем длинном белом халате с низким вырезом, чтобы хорошо были видны плавные мягкие выпуклости ее смуглых грудей. Она сидела на софе, скрестив плотно на груди руки, словно ей было холодно. Она смотрела на планшет Оуйи.