Они жаждут

Соланж уже отвернулась. Она пересекла комнату, полы халата то обвивали ее ноги, то разлетались в стороны, и исчезла в дальнем коридоре. Он услышал слабый звук затворившейся двери. «Вот в чем ее проблема — не понимает шуток», — подумал он. Он встал, пересек гостиную, и через короткий коридор вышел на кухню, где на полках сверкали медные кухонные принадлежности, а стены украшали африканские маски и резьба по дереву. Он нашел картонку с апельсиновым соком в холодильнике и снял несколько пластиковых капсул с витаминной полки в шкафу. Проглатывая завтрак, он почувствовал, что сердце его бьется слишком сильно. Он вспомнил, как метнулась к его лицу белая пластиковая планшетка, понимая, что Мартин Блю никоим образом не мог быть тому причиной. Он просто не мог заставить эту планшетку лететь так далеко и с такой силой — щелчком пальца этого не сделаешь. «Он сам, поганец, был перепуган до смерти. Что же это было тогда? Духи, как говорит Соланж? Нет, это все чушь! Стоит только Соланж войти во вкус, она в самом деле может кому угодно забить баки, и слова еще какие знает — сантерия, бруйерия, нкиси, мауто». Однажды он заглянул в резной деревянный ящик, который она держала под кроватью. Там находилась забавная коллекция из петушиных перьев, морских раковин, черных и красных свечей, белых кусков коралла и нескольких непонятных железных гвоздей, обмотанных проволокой. Вес равнодушно относился к верованиям Соланж, но два месяца назад, когда Соланж хотела повесить веточки, перевязанные красной лентой, за каждой дверью в доме, решительно воспротивился этому.

Он не знал ее фамилии, потому что человек, который проиграл ему в покер Соланж в Лас-Вегасе, тоже ее не знал. Она сказала Весу, что родилась в Чикаго, мать ее была японской классической актрисой, отец — африканцем, практиковавшим «Сантеро» — белую магию. Она родилась, как рассказывала сама, на седьмой день седьмого месяца года, ровно в семь часов вечера. За день до ее рождения ее отцу приснилось, что она сидит на троне из слоновой кости, и несколько звезд сверкают над ее головой, как тиара. Это было добрым предзнаменованием, как объяснила Соланж. Это должно было означать, что она унаследует способности отца в области белой магии и что ее следует считать живым талисманом. Соланж никогда не рассказывала о том, чему научилась от своего отца в детстве. Но Вес понимал, что это должно быть что-то очень важное. Сколько помнила себя Соланж, люди всегда приходили в их дом, чтобы коснуться ее, Соланж, кожи или попросить у нее совета, если у них возникали какие-то проблемы с делами или любовью.

Когда ей было десять лет и она возвращалась домой из школы — мягко падал снег — к обочине подъехала машина, два негра схватили ее, заткнули рот кляпом и бросили на заднее сиденье. Машина мчалась куда-то всю ночь. Когда с глаз ее сняли повязку, она увидела, что находится в большом особняке, стоящем посреди покрытого снегом леса. Несколько дней она провела под замком в очаровательно меблированной комнате, еду ей приносил темнокожий слуга в белой ливрее. На третий день ее повели в комнату со стенами из стекла, полную красных цветов и вьющихся лиан, где ее ждал чернокожий человек в сером полосатом костюме, куривший сигару. Он был с ней очень ласков, дал ей шелковый платок, чтобы она вытерла слезы — она начала плакать, когда этот человек сказал, что домой она больше не вернется и что теперь это будет ее дом. Его звали Фонтейн, и он сказал, что Соланж должна ему помочь. Она должна приносить ему удачу и защищать от злых заклинаний. В противном случае что-то нехорошее случится с ее отцом и матерью.

Только постепенно, рассказывала Весу Соланж, она поняла, что это был очень плохой человек, гангстер, контролировавший большую часть гарлемского рэкета. В последнее время он начал терять свое положение, и услышал от своих людей в Чикаго о существовании Соланж, которая несколько раз приносила удачу этим людям. Соланж стала его живым талисманом. Четыре года она почти ничего не делала, только читала линии на его ладони и прикасалась к фотографиям некоторых людей, чтобы определить их слабые места. Фонтейн никогда не пытался лечь с ней в постель, ни разу не притронулся к ней даже пальцем. Он оставил ее в покое, потому что сам начал бояться ее слишком точных предсказаний будущего, и ее заклинаний, которые вдруг вызывали у его недругов необъяснимые расстройства до того очень крепкого здоровья. Кроме того, сифилис неутомимо пожирал его мозг изнутри. Очень часто по ночам она слышала, как Фонтейн бродит по коридорам огромного особняка, воя, как дикий зверь. В конце концов, прикончили его не враги, а тот же сифилис — и ни одно из заклинаний Соланж не в силах было остановить прогрессирование болезни. Фонтейн был заперт за массивными дубовыми дверями, а очень скоро пара хорошо одетых белых мужчин приехала к домоуправителю особняка, заплатила ему огромную сумму денег и покинула дом вместе с Соланж. Они поехали на запад.