Воздух вырвался из легких Палатазина. Он дрожал и не мог унять эту дрожь. Руки сжимали край стола. Он долго смотрел на то место, где только что видел мать, и когда он наконец провел над этим местом дрожащей рукой, воздух показался ему гораздо холоднее, чем в остальном пространстве комнаты.
Он отворил дверь и так стремительно выглянул наружу, что Цейтговель, сидевший за ближайшим столом, пролил горячий кофе из чашки прямо себе на колени. Ругаясь, Цейтговель вскочил из-за стола, чем привлек внимание остальных офицеров к бледному, с расширившимися глазами Палатазину. Палатазин мгновенно удалился обратно в свой кабинет, но оставил дверь открытой. Он чувствовал головокружение, его подташнивало, словно только-только миновал приступ лихорадки. Он стоял, тупо глядя на разбросанные по полу папки, потом нагнулся и начал их собирать.
— Капитан?! — В дверь заглянул Цейтговель, вытирая штанину парой бумажных салфеток. — С вами все в порядке, сэр?
— Все отлично, — сказал Палатазин, не поднимая головы, чтобы не выдать страха, который все еще заставлял угол его рта корчиться.
Цейтговель посмотрел на свои брюки. «Эх, если бы департамент оплатил мне счет за химчистку. Жди, как же! Капитан собрал уже все папки, почему же он не поднимается?»
— У вас был такой вид, сэр, словно вы увидели привидение.
— Разве у меня был такой вид?
Поднявшись, Палатазин бросил папки на стол. Он поправил пепельницу, трубку и фотографию Джо. Нашаривая в кармане ключи, быстро вышел из кабинета и запер дверь.
— У вас больше нет работы? — сухо поинтересовался он, потом прошел мимо Цейтговеля, щелкая каблуками по плиткам пола.
«Ничего не понимаю», — подумал Цейтговель. Он пожал плечами, глядя на остальных сотрудников, и снова сел за свой стол. Прежде чем вернуться к работе, он вспомнил то, о чем читал в газетах и о чем шептались в департаменте. Что капитан в самом деле слегка сдвинулся на деле Таракана и что напряжение только ухудшает теперь его состояние. Он снова начал печатать протокол осмотра места происшествия — молодой человек был найден застреленным в своей постели сегодня утром — и подумал: «Хорошо, что его, а не меня».
Ночь заполнила баррио, как черная дождевая вода заполняет кратер от бомбового разрыва, и то, что шевелилось в мрачных глубинах воронки, — не имело имен. Холодный ветер измученными порывами глодал крошащиеся углы старых кирпичных зданий. По узким боковым проходам и улочкам шныряли крысы в поисках еды, их глаза поблескивали красными световыми точками. Три мальчика-чиканос в обтягивающих жилетах из черного кожезаменителя и тесных черных повязках вокруг головы прятались за кучей пыльного битого кирпича, внимательно наблюдая за облезлым, изукрашенным надписями домом, который находился в сотне ярдов от них. По мере удаления от этих старых многоквартирных домов они все больше напоминали какие-то серые надгробья.
— Уже целый час там и крыса не пробежала, Мавен, — хрипло прошептал худой, как хлыст, мальчик, приникший к асфальту слева от главаря. — Никого там, видно, и не было.
— А я говорю, они там.
В центре тройки сидел самый старший и самый крупный из ребят, его бицепсы и предплечья выдавали мощную мускулатуру. На левом бицепсе была татуировка — орел пожирал змею, а под татуировкой имя «Мавен». Черные, как сажа, волосы рассыпались поверх черной повязки, а его глаза — узкие щели на широкоскулом напряженном лице — были полны звериной хитрости.
— Да, — прошептал он. — Энемиго там, и сегодня вечером он нам за все заплатит.
— Они, видно, перенесли свой штаб в другое место, — сказал другой, худой мальчик. — Разведка, видно, ошиблась.
— Они притаились, — сказал Мавен, — потому что уже наложили в штаны, испугались нас.
Он бросил взгляд на крыши окружающих домов. Несколько членов шайки Головорезов уже притаились там, держа штаб Гадюк под наблюдением. Но Мавену их не было видно, они слишком хорошо замаскировались. Он снова посмотрел на притихшее здание и слегка передвинулся, потому что револьвер сорок пятого калибра впился ему в живот. Двое остальных — Чико Мапазен и Джонни Паскаль — были тоже вооружены. У Чико имелся девятидюймовый нож и пара кастетов с медными зубцами. Джонни сжимал бейсбольную биту с четырехдюймовыми гвоздями.
— А кто бы не наложил в штаны, — тихо сказал Мавен, — если бы узнал, что за ним охотятся Головорезы?
— Мы проучим этих подонков, — прошептал Джонни, сжимая и разжимая пальцы вокруг рукоятки своей биты. — Они за все заплатят.
— Первый выстрел за мной, — напомнил Мавен. — Я должен отомстить за Аниту. Эти сволочи изнасиловали ее до смерти, наверное, а тело куда-то утащили, на свалку, должно быть. — На челюстях его напряглись сухожилия желваков. — Если они решили играть в грубую игру, то мы им покажем, что это означает.
— Когда начнем? — спросил Чико, в глазах которого светился огонь нетерпения.
— Когда я скажу. Пока мы ждем.