Они жаждут

Когда ему было четырнадцать, дядя Мило нашел ему вечернюю работу — подметать в соседнем полицейском участке. Энди любил смотреть фильмы про полицейских и грабителей, которые показывали по телевизору — телевизор стоял в витрине магазина братьев Абрахамс в квартале от его дома. И он был взволнован, вообразив себя частью мира облаченных в голубую форму полицейских, обтекаемых машин и трещавших портативных раций. Офицерам его интерес нравился, и они с удовольствием посвящали его в детали своей профессии. Несколько лет он был самым добросовестным слушателем любой истории, которую могли преподнести ему в участке. Только годы спустя, когда он сам надел одну из плотных синих униформ, он понял, что мир разделен не только на белое и черное, как показывали на телевизионных экранах. Он шагал вдоль Фонтан-авеню, когда какой-то краснолицый толстый мужчина принялся громко кричать о том, что его ограбили, ограбили его магазин. Палатазин увидел подозреваемого — худой черноволосый мужчина в рваном пальто, прижимавший к груди пару батонов хлеба и кусок колбасы. Он бросился в погоню — в те дни он был еще не таким толстым и умел быстро бегать — и быстро догнал вора, схватив его за воротник пальто и рывком бросив на тротуар. Еда посыпалась на асфальт и тут же превратилась в кашу под колесами проносящихся автомобилей. Палатазин вывернул задержанному руки, защелкнул наручники и повернул мужчину лицом к себе.

Но это была женщина — очень худая, с распухшим от шестимесячной беременности животом. «Прошу вас, — начала она всхлипывать, — не отправляйте меня больше в камеру, не надо…» Палатазин был поражен и не знал, но ему теперь делать. Подбежал краснорожий хозяин мясной лавки, у которого в брюхе было не меньше говядины, чем на полках его магазина, и принялся кричать, как «эта сука посреди бела дня принялась обворовывать его магазин, стащила прямо с прилавка еду, и что теперь будет делать полиция?» Палатазин ничего не мог ответить, ключ от наручников белым огнем жег ему руку. Тут у бордюра тротуара со скрипом затормозил патрульный полицейский фургон, и возмущенный хозяин магазина обратился к приехавшим полицейским. Когда женщину посадили в машину, она перестала всхлипывать, а глаза ее стали похожи на окна давно брошенного дома. Один из офицеров похлопал Палатазина по плечу и сказал: «Хорошая работа, эта дама обчищала продовольственные лавки по всей авеню уже недели две». Фургон укатил, а Палатазин продолжал смотреть на раскатанные в блин хлеб и колбасу на асфальте дороги. Краснорожий хозяин хвастливо пояснял группе собравшихся зевак, что никому еще не удавалось ограбить его среди бела дня и уйти от наказания, никому!

Теперь, на целую вечность от Фонтан-авеню, Палатазин почувствовал, как его захлестнула волна сожаления. Он устало снял плащ со спинки стула и медленно его надел. Почему все получилось не так, как он представлял многие годы назад? Он мечтал переехать с женой и сыном в небольшой городок на севере от Сан-Франциско, где климат был прохладнее, и возглавить там полицейский участок. Самое серьезное преступление в тех краях — похищение тыквы с огорода. Ему даже машина там не понадобится, и в городке его все будут знать и любить. Джо откроет цветочный магазин, она давно об этом думала, а сын станет полузащитником в школьной футбольной команде. Он застегнул плащ, и мечты его уплыли вдаль, как мерцающая пыль. После второго выкидыша врач сказал Джо, что было бы опасно — и физически, и морально — пробовать в третий раз. Он предложил им усыновить сироту. А Палатазин был затянут в огромный водоворот событий, как это бывает со всеми. Теперь он понимал, что останется в этом городе до самой смерти, хотя иногда, ночью, ему казалось, что стоит лишь закрыть глаза — и он увидит тот городок, полный белых садовых калиток, чистых уютных улочек и труб, из которых тянется уютный дымок.

«Пора домой», — сказал он сам себе.

Что-то зашелестело позади него. Палатазин удивленно обернулся.

У двери стояла его мать, совершенно живая, во плоти и реальности, словно она никогда и не умирала. На ней был длинный голубой халат, в котором она умерла, и кожа ее была морщинистой и белой, обтягивающей кости. Глаза ее были устремлены на Палатазина, в них горело ужасное напряжение. Рука с протянутым пальцем указывала в сторону окна.

Палатазин с побледневшим от шока лицом сделал шаг назад и налетел на острый угол стола. Пепельница с трубкой перевернулась, так же, как и рамка с фотографией Джо. Папки с бумагами дружно посыпались на пол.

Мать Палатазина открыла рот, показав беззубые десны. Она словно старалась что-то сказать. Руки ее дрожали, лицо было искажено усилием.

И в следующий миг Палатазин увидел сквозь нее очертания двери, поблескивание ручки замка. Силуэт матери заколебался, как столб дыма, и вдруг исчез.