— Обещаю.
Я коснулась его губ, закрепляя обещание.
После того, как он опустил меня на пол, я обернулась, но мамы уже не было, а диспетчер по громкой связи объявил о посадке на международный рейс.
— Можем идти? — спросил Соловьев.
Я переплела наши с ним пальцы и кивнула.
По дороге в гостиницу я поддалась его уговорам и рассказала, чем отцу удалось шантажировать меня тогда, на конференции. Макс покачал головой со вздохом.
— Тебе стоило вернуться в номер, Лера. Тем более что фирму я все равно продал. Несколько дней назад.
— Почему? — ахнула я.
— Так я выручил хоть что-то. Мне медленно, но верно перекрывали кислород, и работать я все равно не смог бы.
— И что ты будешь делать дальше?
— Одна женщина сказала мне, что я строю слишком много планов. С тех пор я перестал это делать.
— Это было ошибкой. Мне нравились твои планы.
Макс поцеловал меня в висок.
— Дай мне почувствовать себя снова живым, Лера. Только дай снова ощутить себя живым, и ты увидишь, на что я способен.
— Ты уверен, что хочешь сделать это со мной, Макс? — прошептала я, пока он медленно покрывал поцелуями мое лицо. — Ты не должен.
— Когда-то я уже думал об этом. Еще в тот вечер, когда только уехал от тебя впервые. Меня это пугает, честно тебе скажу. Все это переворачивает привычный мир с ног на голову. Я помню, что решил тогда, что нет в мире более смелой девушки, чем ты. И я до сих пор так думаю.
— Макс...
Он посмотрел на меня в свете уличных фонарей, мелькавших за окнами такси, и спросил тихо:
— Ты кончала с тех пор, как убежала от меня? Хоть раз?
Я покачала головой.
— Значит, твои слова все еще в силе, Лера. Твои оргазмы — мои. А значит, никто другой не коснется тебя. Это меньшее, что я могу сделать. И если надо, то мы пройдем через это вместе. Но должен признать, что у парня, который наблюдает за нами сверху с небес и посылает эти испытания, очень своеобразное чувство юмора.
Я рассмеялась. Впервые за последний месяц.
— Смотри, снег пошел! — воскликнула я, а Соловьев поцеловал меня в нос.
— За окном снег, а ты по-прежнему в кедах, — сказал он. — И почему я не удивлен?
Я был на седьмом небе от счастья, когда Лера все-таки написала мне смс первой со скрытого номера, но ее фраза о парном шоу выбила из меня весь воздух.
На то, чтобы принять окончательное решение, я потратил преступно много времени. Целую ночь. Даже решение о продаже своей фирмы не было для меня таким сложным.
Все моральные установки, вбиваемые обществом, трещали по швам. Стыд цвел буйным цветом, а страх быть узнанным подтачивал решимость. Я не выпил и капли алкоголя, намереваясь сделать выбор на трезвую голову, поскольку в ту ночь мой выбор был несказанно больше и долговечнее, чем решение участвовать вместе с ней в онлайн-шоу или же нет.
Фактически, тут и думать-то было не о чем — увидев Леру на экране телефона, я чувствовал куда больше, чем во время того первого случайного шоу, когда вожделение одержало безоговорочную победу. Я глядел на нее, а у меня были глаза на мокром месте. С самого первого дня работы в онлайне она боролась с тем, что ее не принимали за проститутку, теперь же она с головой погружалась в грязь. Поскольку единственным доступным ей способом борьбы с грязью была еще большая грязь.
Стоило признать, что иного выхода у нее действительно не было. Онлайн был ее оружием, а все эти зрители — ее солдатами, хотя, конечно, те, кто смотрел на нее горящими глазами и с влажными ладонями, и не подозревали об этом.
Эти озабоченные зрители нужны были ей, чтобы разнести весть по стране, в считанные секунды, как молекулы смертельного вируса, против которого не найдется противоядия. Лера постаралась сделать так, чтобы на этот раз у Лазорева не было шансов выйти сухим из воды. Она сделала все, что было в ее силах, кроме последнего. Контрольного выстрела в голову.
Парного шоу.
Ее ненависть к отцу была настолько сильна, что она наплевала на собственное самомнение, на достоинство, за которое так многие пекутся. Гнилой изнутри Лазорев, например, успешно прятался за возведенной на лжи идеальной, как блестящая монета, репутацией и горя себе не знал.
Лера не могла бороться с отцом правдой. Самой настоящей, которую она так и не рассказала до конца даже мне. Правда не могла быть ее оружием, потому что Лазорев наверняка подготовился к тому, чтобы в любой момент отразить ее. Это могли быть и подкупленные в психических клиниках врачи или другие свидетели. Возвращая Леру в семью, он не мог не предусмотреть варианта, как будут развиваться события, если Лера хотя бы вскользь намекнет журналистам о прошлом.
Он, вероятно, так сильно готовился к защите от обвинений в педофилии, что и палец об палец не ударил, чтобы навести справки, чем его дочь занималась все это время и сможет ли она хоть что-то из этого использовать против него. Лазорев видел в дочери угрозу только по одной теме, в противостоянии которой он набил руку еще в ее детстве.