Опасайся взгляда Царицы Змей

С другой стороны на холме гнулись от осеннего ветра плакучие березы. Когда на обитель опускалась ночь, над холмом и луковицами храма всходил желтый месяц. На реке шумела плотина, бурля зеленой водой. Она вращала огромное, покрытое мхом мельничное колесо.

– Почему мне нельзя поговорить со Старцем? – спросил Горский.

Вассиан помолчал.

– Мы жаждем утешения и слов истины. Но желаем ли мы познать ее глубину? Эта обитель – единственный остров спасения.

– Не занимайся словоблудием! – оборвал Вассиана Сергей. – Я тебя что-то спросил.

– Разве ты не обрел благость?

– Я хочу вернуть себе прежнее состояние души. Здесь мне хорошо, но, как только я выйду за стены обители, «интимность святынь сменится интимностью ужасов». Когда-то давно я слышал или читал такое, но осознал до конца только сейчас.

Вассиан хотел снова пуститься в мудрствования, но, посмотрев на Горского, осекся. Он не понимал его речей и не знал, что ответить. Раньше в таких случаях он просто говорил, что «каждое слово Евангелия – колодезь бездонной мудрости», и собеседник замолкал, озадаченный. Но с Горским все оказалось иначе: ему мало воспринимать слова на слух, он пытался понять их смысл, задавал вопросы. Вассиан не привык к такому. Смысла большинства произносимых им слов он и сам не знал. Зачем загружать свой ум подобными головоломками? Не лучше ли наслаждаться жизнью и ни о чем не думать?

Сергей пытался переосмыслить свою жизнь. Но все попытки упирались в ночь на Ивана Купалу. Оттуда пути не было, словно опускалась невидимая завеса и напрочь отгораживала существование «до» от существования «после». Тяжкий груз вины невыносимым бременем лежал на сердце…

Вся надежда была на Старца, которого в обители почитали и окружали необычайной заботой. Но к Старцу Горского не пускали. Сначала надо было покаяться в грехах. У Сергея это никак не получалось. То есть формально он мог перечислить все содеянное, но душа его отторгала признание собственного злого умысла. Он считал, что так сложились обстоятельства. Так получилось, и он мало что мог изменить. Будто бы действовал не он, Сергей Горский, а кто-то другой, который на время становился им…

– «Всякий грех есть грех против любви!», – повторял Вассиан.

Несостоявшийся священник изрекал прописные истины. Горский слушал его, кивал и продолжал бродить по обители словно призрак – безразличный ко всему, сонный, с потухшим взглядом.

– Хочу поговорить со Старцем, – твердил он.

– Ладно! – согласился наконец Вассиан. – Святой Старец каждое утро, едва только взойдет солнце, ходит к роднику и набирает воду для себя. Там и побеседуй с ним… если сможешь. Это уж от тебя зависеть будет.

Сколько Старец жил в обители, никто не ведал. Казалось, что всегда. Никто не знал его возраста. Все помнили его седым, сухоньким, сгорбленным, с живыми синими глазами. Морщин на его лице почти не было, зато руки, обтянутые желтоватой кожей, с резко выступающими костями, свидетельствовали о немалых летах. Ходил он в любую погоду с непокрытой белоснежно-седой головой, в черном, наглухо закрытом длинном одеянии.

Горский решил поступить так, как советовал Вассиан. Морозный рассвет позолотил верхушки сосен, под ногами хрустел утренний ледок. Старец легко спускался по склону к роднику, порозовевший от быстрой ходьбы, радостный. Увидев Сергея, он ничуть не удивился.

– Меня ждешь?

Горский кивнул головой.

– Знаю. С тех пор как ты в обители появился, жду, что придешь. Болен ты. Тяжело болен!

– Нет… – промямлил Сергей, отчего-то оробев. – На здоровье не жалуюсь. Другое меня гложет.

Старик молча набирал воду в красивый серебряный кувшин, на собеседника не смотрел.

– Священный огонь обжигает, но он же и очищает… – старик вздохнул и поднял глаза к небу, по которому плыли редкие перышки облаков.

– Какой огонь?

– Огонь любви к своим собратьям, человеческим существам, к богам и самой жизни. Есть еще любовь к женщине, но об этом тебе знать рано.

– Я уже взрослый, – усмехнулся Горский.

– Возраст ничего не значит, – мягко возразил Старец. – Сердце у тебя незрелое, как зеленое яблоко. Но в любом сердце таится священная искра, пусть даже погребенная под пеплом и золой. Молись о том, чтобы вечное дыхание раздуло в тебе эту искру.

– И тогда я пойму, что мне делать дальше? Я блуждаю в потемках…

– «Кто ищет – вынужден блуждать»!

Сергей поразился. Старец, живущий в отдаленной обители, цитирует Гёте?

– Представьте себе, молодой человек! – засмеялся святой. – Великий Гёте был весьма прозорлив. Он обладал даром предвидения.

Горский не понимал Старца и все больше разочаровывался. Вера в то, что кто-то подскажет ему, как жить, таяла, словно тонкий ледок в лучах солнца.

– Ты сам выбрал свой путь. Никто не нуждается в подсказках.

С этими словами Старец взял наполненный водой кувшин и отправился вверх по склону, легко и неторопливо. Он то и дело останавливался, любовался небом, розовыми от солнца березами на холме, всей берущей за душу неброской красотой русской природы. Он сам казался частью ее…