Опасен для общества. Судебный психиатр о заболеваниях, которые провоцируют преступное поведение

Затем Либби вернулась, бросила рядом свои покупки и пошла за мятным чаем. Я проводил ее взглядом к прилавку, а потом огляделся и понял, что все пялились на меня.

Все присутствующие были довольно сердитыми, а молодой человек в углу выглядел так, словно собирался подойти и поболтать со мной.

Я взял покупки Либби и пошел к прилавку.

– Лучше возьму что-нибудь на вынос, – пробормотал я. – Я думаю, меня приняли за торговца наркотиками.

Пациент с опухолью головного мозга умер неделю спустя. Я видел его каждый день.

– В жизни я не сделал ничего хорошего. К чему об этом рассказывать?

Это была большая потеря. Я выслушал историю его жизни и попытался найти в ней что-то хорошее. Когда ему было семь, он сделал своей маме открытку на день рождения.

– Я украсил ее. Я действительно гордился ею.

В двенадцать лет он выиграл в забеге на 100 метров на школьной спартакиаде. А в семнадцать у него родился ребенок. Он знал его мать всего неделю, а сына видел раз в год – буквально несколько раз.

– Он великолепен, – сказал он мне, – он живет со своей матерью. По крайней мере, у меня не было шанса испортить ему жизнь.

Я кивнул. Так оно и было на самом деле. Хорошая открытка, короткий забег и случайный секс. Больше и сказать-то нечего. Ему нужен был священник, а не психиатр. Я, кстати, предложил позвать ему священника, но он не захотел.

– Никто не знает меня лучше, чем вы, – ответил он, и не ошибся.

За день до смерти он попросил разрешения выйти на улицу. Одна из медсестер провела его по территории и отвела через дорогу в «Макдоналдс». Он вернулся с дюжиной «Биг Маков» и раздал их другим пациентам. Мне он протянул бутылку виски «Беллз», которую купил в магазине на углу.

Затем у него случился упадок сил, и рано утром он умер. Последняя запись сидевшей с ним медсестры гласила: «Пациент спокоен».

Я отнес бутылку «Беллз» Элейн, и она положила ее в свой ящик, чтобы сохранить до рождественской вечеринки для персонала. Прах умершего вернули в отделение, и капеллан больницы, сам мусульманин, запланировал небольшую поминальную службу на следующей неделе, чтобы пациенты и персонал могли попрощаться, а потом было решено развеять прах на территории.

– Ты скажешь несколько слов, Бен? – спросил капеллан.

Несколько дней спустя Мухаммед, пациент с психозом и легкими проблемами с обучаемостью, спросил, где его друг.

– Ваш друг? – спросил я.

Он только что вернулся в мое отделение из службы интенсивной психиатрической терапии.

– Он умер, – ответила медсестра, сидевшая рядом со мной. – Соболезную. Мы говорили вам, когда вы были в одиночной палате, – вы, вероятно, не помните. Вас перевели в тот день, когда он умер.

Мухаммед с минуту сидел неподвижно, пытаясь осознать это.

– Он купил мне «Биг Мак», – грустно сказал он. Медсестра протянула ему салфетку. – Он всегда был добр ко мне.

Именно это я и сказал на поминальной службе. Он был добрым человеком. Так оно и было на самом деле. Ничто другое, казалось, не имело такого большого значения.

Месяц спустя в то же отделение поместили Кита Томсона. Ему было двадцать семь, он работал в строительной отрасли и был квалифицированным штукатуром. По выходным он любил ходить на рыбалку. Его арестовали на заправочной станции: он бросал спички в заправлявшегося водителя и пытался устроить пожар, когда приехала полиция.

На протяжении многих лет он употреблял множество наркотиков, которые брал на улице. Он начал с марихуаны, в подростковом возрасте попробовал МДМА и ЛСД и остановился на амфетаминах – они стали его фаворитом. Проблема заключалась в том, что наркотический психоз не прошел у него даже через два месяца, а к тому моменту мы эффективно лечили его от шизоаффективного расстройства. У него были галлюцинации, будто Бог разговаривал с ним, и сильный религиозный бред.

– Я как будто возвращался домой, – объяснил он мне, – когда впервые принял метамфетамин в кристаллах[58], я не мог поверить, насколько это здорово. Мне он нравится больше, чем крэк. Он более предсказуем и в любом случае эффект длится дольше.

– Итак, Кит, – начал я, – что произошло тогда на заправке?

– Иисус, – сказал он, но в его голосе не было ни гнева, ни огорчения.

– Простите, Кит, я сказал что-то, что вас расстроило?

– Я не расстроен, – ответил Кит. – Я Иисус.

– Иисус? – спросил я, пытаясь понять услышанное.

– Да, – сказал он. – Иисус.

– Иисус? – спросила хмурая медсестра рядом с ним, та, что носила распятие.

– Да, Иисус, – подтвердил «Иисус». – И-и-сус.

– Иисус, – кивнул психолог. – Вы хотите, чтобы мы называли вас Иисусом?

– Да, – сказал «Иисус», блаженно кивая.

Мы поговорили еще минут десять, и я завершил встречу.

– Я не уверен, что поджечь автозаправочную станцию – это то же самое, что опрокинуть столы в храме[59], – заключил я, – но давайте поговорим еще немного на следующей неделе.

«Иисус» безмятежно кивнул и вышел из комнаты.

– Я не собираюсь называть его Иисусом, – сказала медсестра с распятием на шее. – Это кощунственно.

– Ну, давайте пока выполним его пожелание, – сказал я. – Он очень нездоров. Давайте сделаем тест на наркотики. Кто следующий?