Опасен для общества. Судебный психиатр о заболеваниях, которые провоцируют преступное поведение

Я лечил Гая в Лейквью в течение трех лет. У него все шло довольно хорошо, но время от времени случались рецидивы сильного психоза. Ему не подошел клозапин, и он принимал два антипсихотических препарата, два стабилизатора настроения и большое количество бензодиазепинов. Хотя рецидивы были непредсказуемы, становилось все более очевидным, что он очень плохо переносит любой вид стресса. А находясь в состоянии стресса, он пытается употреблять запрещенные вещества. При этом не важно, что именно: он бы принял что угодно. Он был закоренелым преступником, и его неоднократно судили за наркотики, насилие и прочие преступления. Одна газета в самом начале его криминальной истории назвала его поступки «волной преступлений из-за одного человека». Позже, скорее всего, по мере того, как его болезнь прогрессировала, он увлекся поджогами, из-за чего он и оказался в отделении судебной психиатрии. Страдая паранойей, он поджег свое общежитие.

Потом у него умерла мать. Оглядываясь назад, я сейчас думаю, что надо было бы давать ему больше валиума, чтобы помочь справиться со стрессом. Но в то же время мы пытались остановить его зависимость от наркотиков, вызывающих привыкание, и он вроде как делал успехи в работе с психологом.

И я тогда немного удивился, когда Элейн вызвала меня в отделение со словами «ты нужен довольно срочно». Я пришел туда через несколько минут и увидел, что Гай стоит на бильярдном столе посреди отделения и мастурбирует. Двухметровая деревянная планка, отломанная от края его кровати, лежала рядом с ним и напоминала средневековую дубинку. Я подошел к нему вместе с заместителем Элейн, Робином, который встал рядом со мной. Я хотел поговорить с ним, а затем, когда все будет хорошо, сопроводить его обратно в палату и дать ему какое-нибудь успокоительное лекарство.

– Гай, мы можем помочь вам спуститься. Давайте поговорим.

Но он не хотел спускаться с бильярдного стола и не желал разговаривать. Я мог понять почему – он наслаждался собой.

Мы с Робином посмотрели друг на друга, гадая, что делать дальше. Тогда он прекратил мастурбировать, заявив: «Это неестественно», а затем стал рассказывать нам, что он Далай-лама.

Ну… точнее, он сказал:

– Я Далай-лама, и вы можете отсосать у меня.

Затем он ненадолго отвлекся на пение – видимо, чтобы пребывать в мире и гармонии, а потом вернулся к своему все еще стоящему члену. Робин потянулся к рации, чтобы узнать, что случилось с командой быстрого реагирования, и как раз в этот момент еще один пациент решил выйти из своей палаты и пойти поиграть в бильярд. А я знал, что Гай не ладил с Робином, поэтому быстро подошел к нему.

– Какого хрена… – сказал второй пациент, увидев Гая на бильярдном столе.

– Я прошу вас вернуться в свою комнату на несколько минут…

И я повернулся обратно к бильярдному столу как раз в тот момент, когда Гай наклонился, поднял деревяшку и без предупреждения обрушил ее на Робина.

– Осторожно, – крикнул я, но было поздно.

Робин успел сделать лишь полшага назад, как самодельная дубинка достала его. Деревяшка пролетела мимо головы и ударила в верхнюю часть плеча – раздался отвратительный хруст. Я вздрогнул от этого звука и сразу понял, что у Робина сломана ключица. Он спустился на пол, и как раз в этот момент прибыла команда быстрого реагирования. Гая связали, насильно накачали лекарствами, и, пока я разбирался со всем этим, Робина увезли в больницу.

Мы перевели Гая в психиатрическое отделение интенсивной терапии, и его поместили в изолированную комнату, чтобы он больше ни на кого не нападал.

Я увидел его на следующий день. Сначала вошли медсестры, и он позволил им взять себя за руки, двое из них сели по обе стороны от него. Три другие медсестры находились в палате, и еще две стояли снаружи. Вот тогда я вошел и присел перед ним на корточки, достаточно далеко, чтобы он не смог меня пнуть. Он говорил немного невнятно из-за лекарства, но был в сознании.

Он уже поговорил со своим адвокатом, который оставил мне электронное письмо с вопросом, как мы собираемся организовать буддийскую практику пациента, пока он находится в изолированной палате.

– Вы дискриминируете меня. Все, что я делал, – это показывал свою любовь к миру. Вы не понимаете меня и мою культуру.

Я закусил губу.

Культура – это важно. Я люблю культуру, и мне нравится узнавать о других культурах. Так что услышать, что я не понимаю чью-то культуру, было вообще-то ударом ниже пояса.

Я мысленно переформулировал его комментарий.

«Я понимаю, что в обществе существуют из-за меня проблемы, но я достаточно эгоцентричен и нарциссичен и буду использовать эту напряженность для оправдания моего решительного отрицания, что я болен, постоянного употребления рекреационных наркотиков и применения насилия к тем, кто бросает вызов моему мировоззрению необразованного человека».

– Вы употребляете спайс? – спросил я, но он только рассмеялся.

Спайс – это синтетический продукт из каннабиса, и Гай был не первым человеком, которого я видел глубоко возбужденным и сексуально расторможенным после его употребления.