Опасен для общества. Судебный психиатр о заболеваниях, которые провоцируют преступное поведение

И Кейв сорвался с цепи…

– Итак, вы сообщили о предполагаемом преступлении, но полиция не явилась. Не так ли, доктор?

И на этот раз слову «доктор» не просто придали уксусный привкус, его подали в горькой оболочке сарказма. К счастью, адвокат был относительно молодым и очень сообразительным – только представьте, как мог бы все испортить старший адвокат со звучным двухсложным титулом.

– Полиция не было, – подтвердил я. И это стало началом конца.

Мне не дали возможности сказать, что полиция должна была бы присутствовать, но я и не стал утруждать себя. Все равно, с точки зрения полиции, «избиение» медперсонала в местной психиатрической больнице – это не более чем профессиональный риск, с которым та же полиция сталкивается каждый день. Да я бы и сам согласился с таким утверждением, но только если бы в решениях комиссии наблюдалась последовательность. Так, например, один мой пациент регулярно нападал на сестринский персонал. Наконец мы вызвали полицию, и, когда офицер делал ему неофициальное предупреждение (то есть ничего особенного не делал), пациент плюнул ему в лицо. И вот это сработало: хулигана отправили в участок для предъявления обвинения в нападении.

– И вы никогда на самом деле не видели «предполагаемую» травму представителя медперсонала?

– Нет.

И снова у меня не было возможности сказать, что я видел бесчисленное множество переломов ключиц и что когда-то давным-давно мог бы дать полное патологическое описание того, что происходит с окружающими нервами и сосудами, когда ключицу разбивают на мелкие кусочки большой дубиной.

– Нет, я не видел отчет из больниц после того, как Робин прошел лечение.

…

– Нет, я признаю, что не уверен, получал ли он какое-либо лечение.

…

– Да, он мог не работать по множеству причин, но я не думаю…

…

– Нет, я с ним не разговаривал. Я пытался, но…

Кейв снова на крючке. Я думал, что иду ко дну.

У меня осталось не так уж много сил для борьбы, и думаю, мой противник это знал.

Так продолжалось до конца раунда, и, когда я поднимал руки, чтобы защитить голову, отвечая «да» или «нет» на конкретные вопросы, я начал понимать, что на самом деле произошло. Удивительно, как плохо мы способны запоминать вещи, пока нам не поможет в этом опытный адвокат или следователь.

Мой пациент, жертва общества, был жестоко обманут плохим человеком, с которым мы сознательно позволили ему общаться, и непреднамеренно подвергся действию спайса (тогда это было законное вещество). И, когда его прервали во время «медитации», он испугался за свою безопасность и отреагировал так, как все нормальные люди в подобной ситуации. Я начинаю сомневаться, действительно ли меня зовут Бен, и задумываюсь над тем, должен ли я явиться с повинной за кражу яблок в соседском саду, которую я совершил тридцать лет назад…

Адвокат стоял надо мной, подняв правую руку, чтобы прикончить меня, но он отменил свой удар. Он не стал обвинять Робина в том, что тот умышленно сломал себе ключицу, но, как только мне все объяснили, я в своем потерянном состоянии начал вспоминать, что его клиент, Гай, просто пригласил меня сыграть в бильярд вскоре после того, как я предложил ему немного амфетаминов.

А потом я словно поднялся с колен, из последних сил одернул правую руку и пробормотал что-то о том, что на Робина напали.

Пожалуйста, рефери, вы должны остановить бой.

Моя бдительность ослабела, а адвокат порхал как бабочка.

– Какое нападение? – спросил он и, не дождавшись ответа, подался вперед и повернулся к судье. – Мой клиент отрицает показания врача. Никаких доказательств о характере или тяжести травмы представлено не было. Его не допрашивали. Ему не предъявили обвинение. Он не был осужден ни за какое преступление. У него нет никаких психотических симптомов, и он не употребляет наркотики. Мы оспариваем доказательства расстройства личности и предлагаем комиссии рассмотреть вопрос о полном освобождении.

Часы на стене начали таять, и лицо адвоката превратилось во что-то ужасно зловещее. Я снова как будто оказался на картине Дали, но кричал, как на картине «Крик» Мунка. После этого слова адвоката донеслись до меня, но я уже давно вернулся к своему искаженному и опороченному титулу – «доктор».

Это была практически единственная реальность, которая у меня оставалась, и даже она начинала превращаться в телефон в форме омара.

Мне потребовалось несколько дней, чтобы прийти в себя, и, когда я снова смог ясно все вспомнить, я был рад, что комиссия решила не выпускать пациента. К счастью, врач в комиссии был судебным психиатром, и ему не понравились «удары» адвоката. Но представители комиссии похвалили пациента за «хороший прогресс», которого он, очевидно, добился.

«Итак, доктор Шипман, возможно, мы начнем с поэтапного возвращения – всего три дня в неделю, и посмотрим, как пойдет…»