Это правило верно и для психиатрии. Все дело в истории. Итак, я снова послушал сердце мистера Хиггинса и опять ничего не услышал. А затем мой Великий врач наклонился вперед, положил свою руку поверх моей, обхватил стетоскоп и мягко, но твердо прижал его к грудной клетке пациента. И я слушал, слушал, казалось, целую вечность, и звуки медленно звучали и прояснялись.
– Вот оно! – Я был в восторге. Те мерзкие звуки отступили, и я смог услышать безошибочно узнаваемый и совершенно чудесный звук «люп-де-ду-у-у-у». – Я слышу, – сказал я, возможно, слишком громко. Я встал и снял стетоскоп.
МНОГОЕ ИЗ ТОГО, КАК МЫ ПОНИМАЕМ МИР, ЯВЛЯЕТСЯ ПРОЕКЦИЕЙ ТОГО, ЧТО ВНУТРИ НАС.
Оказалось, что выслушивание тонов сердца с помощью стетоскопа ничем не отличается от выслушивания пациентов с психическими заболеваниями.
И психиатрия стала моим следующим увлечением в медицинской школе.
Несмотря на мой короткий роман со стетоскопом, в глубине души я всегда знал, что буду верен своей первой любви. К тому времени сильнее моего почти бредового намерения стать врачом было только желание быть психиатром, и притом хорошим.
К сожалению, все началось не слишком гладко. Начало было довольно странное.
У меня есть привычка вести дневники, писать заметки о случаях пациентов. Я потом пересматриваю их в учебных целях. И сейчас мне в руки попали записи о случае миссис Кэмпбелл – первой пациентки из отделения психиатрии, с которой я встретился будучи еще студентом. Передо мной записи с собеседования, когда только изучаешь проблему пациента и начинаешь лечение.
Вот думаю теперь – куда положить эти записки? В коробку для хранения или в кучу на выброс? Это не судебно-медицинское дело, хоть миссис Кэмпбелл и доставила в больницу полиция.
Миссис Кэмпбелл, высокую крупную женщину, доставили в больницу Святого Иуды с криками и воплями. Дежурный психиатр, старший ординатор, велел мне поместить ее в палату. Он дал мне в напарники одного из самых опытных ночных медбратьев – это был парень из Ганы, я его видел.
– Присмотри за ним, – крикнул он нам вслед, однако на окрик оглянулся и кивнул я, а не медбрат. Мы шли в отделение неотложной помощи, ориентируясь на крики.
– Он мой сосед. Это его нужно арестовать.
Я представился ей. Мой коллега-медбрат из Ганы Мозес тоже.
– Они издеваются, что ли!? Ты же совсем сопляк! – начала она.
У нее был сильный акцент кокни, она была родом «с севера», и я мог уловить и разобрать в ее словах далеко не все.
– Иди позови настоящего доктора. Он отправит меня домой.
– Миссис Кэмпбелл, мне нужно выяснить, почему вы здесь, и тогда настоящий доктор сможет прийти и осмотреть вас.
Было больно говорить «настоящий доктор», но она, вероятно, была права. Я был парнем двадцати одного года, а выглядел еще младше, хоть и отрастил усы, чтобы казаться старше.
Она стиснула зубы и зацокала языком, из чего я сделал вывод, что она на меня рассердилась.
– Это не я, док, это мой сосед. Он меня насилует.
Уверенность, что человека насилуют, – довольно неспецифический симптом в психиатрии, и сам по себе он может означать что угодно, но заставляет задуматься, не страдает ли пациент манией преследования. Мне нужно было узнать больше.
– Где вы живете? – спросил я.
– В Бермондси.
– А человек, с которым у вас проблемы, живет по соседству?
– Да, черт возьми.
– Как давно он вас насилует?
– Он не просто насилует меня, он чертовски часто меня насилует.
Она еще немного поругалась. Признаюсь, я тоже стал раздражаться.
– Да, – сказал я, слегка повысив голос, чтобы перекричать ее. – Я услышал вас. Итак, как давно и долго он занимается тем, о чем вы только что сказали?
– Неделями. Целыми чертовыми неделями.
Довольно скоро я заметил, что всякий раз, как я упоминал, что ее насилуют, она сердилась на меня. «Все просто», – подумал я. Отреагируй на ее очевидное огорчение и не используй это слово.
Я был хорош.
К концу я почти закончил опрос, не употребляя больше слово «насилует». «Неплохое достижение», – подумал я про себя.
Короче говоря, я узнал, что ее сосед-мужчина приставал к ней. Это началось несколькими неделями ранее, происходило через стену, хотя она не была полностью уверена в этом. И это случалось в основном ночью, когда она спала.
– Я чувствую это, – попыталась она уточнить.
И тогда я понял, что что-то упускаю.
– А как вы узнаете, что вас насилуют, если вы спите? – спросил я, пытаясь выказать заботу и сопереживание.
К этому моменту она, похоже, была сбита с толку еще больше, чем я.
– Ну, доктор, я, черт возьми, чувствую это. И просыпаюсь.
– Но как вы можете чувствовать, что вас насилуют? – настаивал я.
Она указала на Мозеса, который носил на шее маленький крестик. Она посмотрела мне в глаза и произнесла фразу более четко, чем раньше.
– Доктор, если бы этот чертов медбрат насиловал вас всю ночь, уверяю вас, вам было бы что сказать по этому поводу.
Затем она снова издала какой-то ворчливый звук, но на этот раз для того, чтобы поставить точку в разговоре. Я покраснел, как свекла, и Мозес изо всех сил пытался не смеяться надо мной.