Довольно много пены стекло с волос и просочилось за воротник рубашки и пиджака. Мне пришлось снять и прополоскать одежду и сунуть голову под кран. Короче говоря, я принял душ второй раз за день.
Я как раз одевался, как в туалет вошел мужчина, чтобы воспользоваться писсуаром.
– Тяжелая ночь? – спросил он, глядя, как я натягиваю промокшую рубашку. У него был бейдж с именем, впрочем, я его так и не рассмотрел. Помню, я увидел только, что мужчина был педиатром-консультантом.
– Нет, я в порядке, спасибо. У меня сегодня выпускные экзамены.
Он посмотрел на меня так, как будто я говорю что-то странное, – теперь я понимаю, что я так же иногда смотрю на своих пациентов, когда они рассказывают мне что-то диковинное о себе.
«У меня во влагалище живет маленький человечек».
«Это не микроволновая печь, это космический транспортер».
– Удачи, – весело сказал он, и я отметил, что он прошел мимо кранов и не остановился, чтобы вымыть руки.
Я направился в экзаменационный центр и назвал свое имя старшему ординатору, которая отвечала за организацию экзаменов в тот день.
– Ты в порядке? – спросила она.
– Да.
– Просто ты выглядишь немного… мокрым. Ладно, твой пациент только что поступил, так что, если ты сейчас пойдешь в шестую палату, у тебя будет сорок пять минут.
Я открыл дверь в шестую палату и увидел женщину лет тридцати с ребенком, сидящим у нее на коленях. Ни один из них не выглядел счастливым.
– Доброе утро, – сказал я, представившись.
– Здравствуйте, – сказала она. – Меня зовут Джейн.
Ровный, монотонный голос, без психомоторной заторможенности, без улыбки, без дрожи, хороший зрительный контакт.
– Кто мой пациент? – с надеждой спросил я.
Она пожала плечами, а затем указала на ребенка.
– Джонни.
Вот черт. Педиатрия. Я вытянул короткую соломинку. Жизнь кончена. Меня ждет пересдача в ноябре.
– Что с ним такое? – спросил я.
Я подумал, что на данном этапе буду задавать абстрактные вопросы.
– Я не должна вам говорить.
Дважды черт.
Это правда. Когда пациенты участвуют в экзамене для врачей, особенно вредные старшие ординаторы советуют больным не говорить, что именно с ними. Некоторые особенно старательные пациенты принимают все всерьез и не дают начинающему врачу вообще никаких подсказок…
– Итак, какие у вас симптомы?
– Я не могу сказать.
…в общем, оказалось, что я попал именно в такую ситуацию.
Я проявил настойчивость и поговорил с Джонни. Ему было пять, и он мало что мог мне рассказать, кроме того, что не может нормально стоять. Я позволил ему поиграть с медведем-коалой на моем стетоскопе, позаимствованном у Джо тем утром.
– Я часто падаю, – сказал он. – Я не могу подняться по лестнице.
К этому моменту ему стало скучно (это то, что я часто замечал в педиатрии), и он ушел играть с игрушками в углу палаты.
Джейн просто смотрела, как он уходит, и в ее глазах стояли слезы.
– Как вы? – спросил я.
Она обхватила голову руками и разрыдалась. Она плакала, казалось, целую вечность. Я уже потерял все шансы сдать экзамен, поэтому просто позволил ей выплакаться.
В конце концов она остановилась, подняла глаза и, казалось, впервые увидела меня.
– Почему вы весь мокрый?
Я рассказал ей, и она сперва слегка улыбнулась, а потом изо всех сил старалась сдержать смех. Это была не эмоциональная нестабильность, ей просто нужно было избавиться от болезненной озабоченности по поводу своего сына. Ей нужен был тонизирующий напиток, праздник, смешной фильм, желательно еще антидепрессанты, а получила она мокрого, встревоженного студента-медика, сдающего выпускные экзамены.
– Вам сейчас очень плохо? – спросил я.
– Да, – сказала она, постепенно успокаиваясь. – Я все время плачу. Я устала и не думаю, что смогу так жить дальше. Я буду жить, но только для него.
– А как со сном?
Она покачала головой.
– Постоянно не могу уснуть. Напиваюсь, чтобы заснуть. Просыпаюсь в ужасном настроении в четыре утра.
– Осталось пять минут, – раздался крик старшего ординатора. Я почти забыл о Джонни и даже не осмотрел его.
– Могу я сказать экзаменаторам, как плохо вы себя чувствуете? Вам нужна помощь.
Она кивнула.
– Помощь мне не помешает. Я хочу, чтобы они знали, как все сложно.
Я посмотрел на свой пустой лист бумаги, и она положила свою ладонь на мою руку.