Опасен для общества. Судебный психиатр о заболеваниях, которые провоцируют преступное поведение

– Знаете, я любила ее, – сказала она, как будто читала мои мысли. – Тот поступок не был продиктован моим выбором. Но теперь у меня действительно есть выбор в отношении лекарств.

Я ничего не говорил и ждал.

– Пожалуйста, Боже, позвольте мне отказаться от лекарств. Боже, дайте мне спасение. Я пожертвовала Рози. Я должна пожертвовать собой, чтобы все было правильно.

Каждое предложение звучало как отрывистый выстрел.

– Этого я и заслуживаю. И вы это знаете. Я должна понести наказание. Я хочу снова быть с ней. Позвольте мне на этот раз сделать все как следует.

Я уже использовал аналогию с пациентом, которому нужно дать передышку, прежде чем он сможет доплыть до берега. Селия просила меня позволить ей утонуть. Я вспомнил Алана и его всепоглощающее отчаяние, когда он понял, что произошло. У Селии все было так же, но в ее случае чувство вины за то, что она убила Рози, оказалось совершенно невыносимо. Представьте на мгновение, что вы приняли красную таблетку, очнулись от успокаивающего безумия и поняли, что убили своего ребенка.

Вы бы с этим справились?

Обычно мы ассоциируем озарение с улучшением состояния пациента. Вот тогда мы можем применять менее покровительственный подход и вернуть пациенту бразды правления, чтобы он снова мог сам контролировать свою жизнь. Тогда люди выздоравливают.

Но Селия не была готова. Возможно, она и смогла бы справиться с тяжелой утратой, но не смогла справиться с чувством вины и стыда. Ей пришлось бы признать свою роль в произошедшем, даже если это была не ее вина, – теперь я это видел. Озарение было слишком ужасным, чтобы его вынести. Чем лучше она справлялась со своим психозом, тем больше склонялась к самоубийству. Ее собственное изломанное тело после того, как она попала под автобус, стало явным свидетельством этого.

Я понял, что мы проходим следующий цикл выздоровления – от психоза до повторного появления суицидальных мыслей. Это произошло в том же самом месте, где ранее она убежала от сопровождавшей ее медсестры и выпрыгнула на дорогу.

В этом состояла моя работа – не допустить повторения того же самого инцидента.

Перед ней стоял выбор. Продолжать принимать красные таблетки и научиться смиряться с невыносимым пониманием того, что произошло, или принять синюю таблетку, которая вовсе не была таблеткой, и вернуться обратно в состояние утешительного бреда, где убийство Рози казалось правильным поступком.

Я не знаю наверняка, что сам сделал бы в такой ситуации.

Я решил на некоторое время намеренно увильнуть от принятия решения и не заставлять Селию пить лекарства. Иногда это самое трудное, что приходится делать врачу.

В течение следующих недель мы с ней часто разговаривали и лучше узнали друг друга. Я старался не говорить о Рози и ее смерти, но эта тема неизбежно всплывала. Я видел, что Селия боролась с точно таким же предубеждением, которое затронуло и меня самого.

– Как я могла убить ее? – иногда спрашивала она меня. – Я монстр. Я не заслуживаю помощи.

– Вам действительно следует снова начать принимать лекарства, Селия. Вы снова почувствуете недомогание и потеряете связь с реальностью, если не сделаете этого. Мы могли бы настоять на лечении.

Она улыбнулась.

– Делайте то, что должны, но, когда я была больна, до того, как вы дали мне лекарства, я чувствовала, что поступила правильно. А теперь я просто убийца. Я должна понести наказание.

– Селия, я должен кое в чем признаться. Впервые увидев вас, я возмущался, как вы могли убить Рози. Я думаю, что злился на вас. Но то, что вы сделали, было продиктовано вашей болезнью. Это какая-то биохимическая аномалия в мозгу. Это не ваша вина.

– Но вы понимаете, почему мне нужно отказаться от лекарств?

– Да, понимаю. Я обсудил это с Вики, и я не могу позволить вашему состоянию снова ухудшиться. Это не жизнь.

– Бен, а ваше лечение может стать моим наказанием?

Я кивнул.

– Хорошо, я снова начну принимать лекарства, – сказала Селия. Она выглядела побежденной и грустной.

Женщина выпила таблетки и продолжила принимать их – даже с некоторым воодушевлением. Ее болезнь не вернулась, и достаточно скоро она смогла приступить к более длительной терапии у психолога.

Впервые за целую вечность она, казалось, делала успехи. Ей установили протез, правда, она не носила его постоянно. Она даже снова собиралась пойти в город в сопровождении. Но, несмотря на все это, она, казалось, все больше отдалялась от меня. Иногда она просто не хотела меня видеть или говорила, что слишком устала. Когда мы все-таки встретились, она выглядела замкнутой и неприступной. Я поговорил об этом с ее психологом.

– Она очень сердита на вас, – сказал он мне. – Вы – символ ее выздоровления и всей боли, которая с этим связана.

Подобный символизм поразил меня. Впоследствии я никогда не спрашивал Селию, почему она это сделала. Вероятно, мы оба пришли каждый к своим выводам. Произошедшее даже не было чем-то серьезным по большому счету. Я думаю, ей просто нужно было проявить гнев. Ей нужен был катарсис.