Опасен для общества. Судебный психиатр о заболеваниях, которые провоцируют преступное поведение

– У меня нет шизофрении, – настаивал он. – Меня держат здесь из-за наркотиков.

Правда заключалась в том, что у него была шизофрения, а также зависимость от опиатов. Такой набор диагнозов должен означать, что человек получит более тщательное лечение, но, к сожалению, иногда происходит прямо противоположное. Наркологические службы не могут лечить пациентов из-за шизофрении, а общественные бригады не знают, как лечить зависимость, так что в конце концов эти люди вообще не получают никакого лечения.

Эдриан начал употреблять марихуану в подростковом возрасте и довольно быстро перешел на амфетамины, а однажды попробовал немного героина. Сначала он курил его. Я помню его взгляд, когда он описывал свой первый опыт.

– Это было просто самое лучшее в жизни. Я никогда не был так спокоен.

Примерно через три месяца он начал делать инъекции и вскоре стал тратить на наркотики около ста фунтов стерлингов в день. Не так много профессий могут обеспечить такой доход, поэтому он сделал то, что делают почти все, – обратился к преступности.

– Я останавливал людей на улице и притворялся, что у меня пистолет. Тогда я забирал бумажник и телефон. Я пробовал воровать в магазине, но кражи на улицах провернуть проще и быстрее. В основном я охотился за детьми из элитных школ. Иногда я грабил стариков. Я не хотел неприятностей.

Но его поймала полиция, когда он пытался ограбить четырнадцатилетнюю девочку прямо возле ее школы, а затем его поместили в Кэмпсмур.

– Я слышу голоса уже около двух лет, – сказал он медсестре в приемном покое. – Я ходил к врачам, но они просто сказали, что мне нужно обратиться в наркологическую службу. Я пытался, но там сказали, что у меня шизофрения. У меня начинается паранойя по любому поводу.

Через месяц он уже не выходил из своей камеры. Он перестал есть, потому что думал, что еда отравлена, и считал, что один из тюремных надзирателей заставляет его вырывать волосы. Когда я впервые встретил его, у него были большие участки с алопецией[54] на голове.

– Он заставляет меня это делать, – сказал он, прежде чем повернуться к медсестре, работающей со мной. – Почему ты так на меня смотришь?

Затем он попытался перевернуть стол и плюнул в нас.

Мы тогда перевели его в клинику, и после оглашения приговора он остался со мной в больнице Святого Иуды. Поэтому, когда суд обратился ко мне, чтобы выяснить, почему он все еще содержится под стражей в соответствии с Законом о психическом здоровье, я сказал:

– Совершенно очевидно, что у него рецидивирующее и временно ослабевающее заболевание, характеризующееся галлюцинациями, пассивностью и параноидальным бредом. У него шизофрения, осложненная употреблением наркотиков, а не психоз, вызванный наркотиками. Мы лечим его психическое заболевание, а не только зависимость.

В конце концов на это ушло почти четыре года, после чего Эдриан был наконец готов покинуть больницу. Время от времени он страдал паранойей, но не делал ничего такого, что означало бы, что он нуждается в стационарном лечении. Ему потребуется тщательное наблюдение со стороны местных бригад и еще более тщательный контроль за приемом лекарств. Социальный работник нашел ему специализированное медицинское учреждение для последующего ухода. Это было действительно хорошее заведение, гораздо лучше, чем все, в которых я работал, когда был студентом-медиком. Если что-то и можно назвать рутинным делом в судебной психиатрии, так это плановую выписку Эдриана.

К сожалению, единственным, что стояло между Эдрианом и его освобождением, был сам Эдриан. Казалось, он преисполнился решимости все испортить. Некоторые пациенты бывают такие. Я дал ему «отгул» в соответствии с разделом 17, и он опоздал – всего на несколько минут.

– Автобус опоздал, – сказал он.

Затем он стал задерживаться все больше.

– Он поехал повидаться со своей семьей, – рассказывала мне Элейн, – но не вернулся. Мы сообщили о нем в полицию, когда он опоздал на час… Да, его психическое состояние в порядке.

Иногда полиция привозила его обратно – я думаю, он использовал их как бесплатное такси, – а иногда пациент возвращался сам. Это продолжалось в течение нескольких месяцев, и каждый раз, когда он опаздывал, я какое-то время не отпускал его из больницы, и все это откладывало его окончательную выписку.

Затем он поступил на курсы в колледже, которые организовал для него специалист по трудотерапии. Речь шла о звукозаписи, этим он действительно хотел заниматься. Мы дали ему отгул и получили подтверждение, что он благополучно прибыл туда, но из колледжа нам позвонили в 3 часа дня, чтобы сказать, что он не посещал дневные занятия.

Было около 6 часов вечера, а он все еще не объявился. Полиции сообщили, что он в самоволке, составили его описание, сказали, во что он одет.

Я вернулся домой и провел беспокойный вечер, гадая, что же он задумал. Я пришел на следующий день и нашел его в вестибюле, ожидающим, когда медсестра из отделения заберет его.

– Я сам отведу его, – сказал я работнице в регистратуре и повернулся к Эдриану. – Итак, что случилось?

Он пожал плечами.

– Просто потерял счет времени, я полагаю.