Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

С одной стороны, немногие философы (если такие вообще были) захотели отрицать очевидный факт: люди – результат эволюции, и их способность говорить и тем самым вкладывать в высказывания смысл (в соответствующем значении) определяется набором специфических адаптаций, не разделяемых ими с другими возникшими в результате эволюции видами. С другой стороны, философы неохотно рассматривают гипотезу, что эволюционное мышление могло бы пролить свет на их специфические вопросы о том, каким образом обладают смыслом слова и их источники и цели в человеческом разуме или мозгу. Из этого правила есть немаловажные исключения. Уиллард ван Орман Куайн730 и Уилфрид Селларс731 разрабатывали функционалистские теории значения, прочно (хотя и лишь в первом приближении) укорененные в биологии. Однако Куайн слишком надежно прицепил свой вагон к поезду бихевиоризма, которого придерживался его друг, Б. Ф. Скиннер, и в течение тридцати лет был вынужден (без особого успеха) убеждать философов в том, что его утверждения нельзя опровергнуть путем уничижительной критики любых видов алчного редукционизма, обрушивавшихся на Скиннера и всех бихевиористов когнитивистами, захватывающими плацдарм под руководством Хомского и Фодора732. Селларс, отец «функционализма» в философии сознания, говорил все правильно, но его слова трудны для восприятия, и когнитивисты их, как правило, игнорировали733. Ранее Джон Дьюи ясно дал понять, что дарвинизм следует рассматривать как основание любой натуралистической теории значения.

Никакое описание Вселенной с точки зрения всего лишь перераспределения материи в движении не является полным, вне зависимости от того, насколько оно соответствует истине в доступных для него границах, ибо игнорирует ключевой факт: характер материи в движении и ее перераспределения таков, чтобы кумулятивно достигать цели – чтобы повлиять на известный нам мир ценностей. Если вы отрицаете это – вы отрицаете эволюцию; если вы это признаете, то вы признаете существование цели в единственно объективном (то есть в единственно разумном) смысле этого слова. Я не говорю, что в дополнение к этому механизму существуют иные оказывающие воздействие идеальные причины или факторы. Я лишь настаиваю на том, чтобы рассматривать историю полностью – характер механизма (а именно то, что он таков, что производит и поддерживает различные формы благ) следует принимать в расчет734.

Заметьте, как осторожно Дьюи пролагает путь меж Сциллой и Харибдой: он не апеллирует ни к каким небесным крючьям («идеальным причинам или факторам»), но нам не следует полагать, что мы можем разобраться в непроинтерпретированной версии эволюции, эволюции, которой не приписано никаких функций, в которой не усматриваются никакие смыслы. Не так давно мы с несколькими другими философами ясно изложили несколько специфически эволюционных описаний рождения и поддержания смысла, как в языке, так и до его появления735. Версия Рут Миликан, безусловно, является наиболее аккуратной и изобилует выводами, важными для понимания деталей других упомянутых выше философских подходов к проблеме смысла. Различия между нашими позициями представляются ей более существенными, чем мне, но они быстро преодолеваются736, и я надеюсь, что эта книга сблизит наши взгляды еще сильнее. Однако здесь не место говорить об оставшихся между нами разногласиях, ибо они второстепенны в контексте более масштабного сражения, битвы, которую мы еще не выиграли, боя за хоть какую-нибудь эволюционную теорию смысла.