Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

Вероятно, Фодор и его товарищи не захотят спорить с таким рассуждением об артефактах, которые, по их утверждению, не обладают и толикой настоящей интенциональности, но их может обеспокоить, что я вынудил их ступить на скользкий склон; теперь давайте поговорим о совершенно аналогичном примере: о том, что глаз лягушки сообщает ее мозгу. В классической статье Леттвина, Матураны, Мак-Каллока и Питтса742 – еще одном шедевре из Института радиоинженерии – показано, что зрительная система лягушки чувствительна к небольшим движущимся темным пятнам на сетчатке, крохотным теням, практически в любых естественных обстоятельствах отбрасываемым пролетающими поблизости мухами. Этот механизм опознания мух закономерным образом связан с очень чувствительным «спусковым крючком» в языке лягушки, что прекрасно объясняет, как лягушки добывают себе пропитание в этом жестоком мире и тем самым способствуют распространению своего вида. А теперь вопрос: что именно сообщает глаз лягушки ее мозгу? Что мимо пролетает муха, или что мимо пролетает муха-или-подделка (фальшивая муха того или иного рода), или что мимо пролетает предмет вида F (того вида, что неизбежно заставляет срабатывать это зрительное устройство)? Будучи разработчиками дарвиновской теории значения, мы с Милликан и Израэлем обсуждали этот самый пример и попытки Фодора доказать, что, по его мнению, не так со всеми эволюционными рассуждениями о подобных значениях: все они слишком расплывчаты. Они не в состоянии отличить (как следовало бы) такие сообщения лягушачьего глаза, как «вот летит муха» от сообщений наподобие «вот летит муха или небольшое темное тело» и так далее. Но это неверно. Можно использовать конкретную окружающую среду, в которой находится лягушка (в той мере, в которой мы можем определить, что это за среда), чтобы провести различие между разными кандидатами. Для этого мы прибегаем ко в точности тем же соображениям, которые высказывались в ходе решения вопросов (в той мере, в которой их имело смысл решать) о значении состояния четвертачника. И если невозможно сказать, в какой именно среде происходил отбор, то нельзя ответить и на вопрос о том, что по-настоящему означает сообщение лягушачьего глаза. Все это можно сделать еще нагляднее, отослав лягушку в Панаму – или, точнее, поместив ее в новую окружающую среду, осуществляющую давление отбора.

Предположим, что ученые сформировали небольшую популяцию лягушек какого-нибудь вида, представители которого ловят мух на лету, и поместили ее под охраной в новую окружающую среду – в особый лягушачий зоопарк, где вовсе нет мух, но есть смотрители, периодически запускающие небольшие гранулы корма в полет поблизости от лягушек, о которых заботятся. К их удовольствию, все выходит как надо; лягушки процветают, ловя языками кусочки корма, и через некоторое время в нашем распоряжении окажется их многочисленное потомство, ни разу в жизни не видевшее мухи – только пищевые гранулы. Что глаза этих лягушек сообщают их мозгу? Если вы настаиваете на том, что значение не изменилось, то вы зашли в тупик, ибо это – всего лишь чистейший рукотворный пример того, что постоянно происходит в природе, то есть экзаптации. Как нам заботливо напоминал Дарвин, использование механизма для достижения новых целей – один из секретов успеха Матери-Природы. Мы можем довести рассуждение до логического конца для тех, кому требуются дальнейшие доказательства, предположив, что не все лягушки в этом зоопарке одинаково успешны, поскольку из‐за различий в способности их глаз определять появление кусочков пищи, одни питаются хуже других и в результате хуже размножаются. В скором времени мы увидели бы неопровержимые результаты отбора – преимущество получили бы те лягушки, которые лучше распознавали бы гранулы корма, – хотя было бы ошибкой точно указывать, в какой момент действие отбора стало бы достаточно существенным, чтобы принимать его в расчет.

Если бы не существовало «бессмысленного» и «неопределенного» разнообразия в условиях, при которых в разных лягушачьих глазах срабатывает механизм распознавания гранул корма, то не было бы «сырья» (слепой вариативности) для действия отбора с учетом новой цели. Расплывчатость, которую Фодор (и другие) считает недостатком дарвинистских описаний эволюции значения, является, на самом деле, предварительным условием любой такой эволюции. Идея, будто должно существовать нечто определенное, что на самом деле имеет в виду лягушачий глаз (некое, возможно, неизвестное высказывание на лягушачьем языке, выражающее в точности то, что глаз лягушки сообщает ее мозгу), – это всего лишь эссенциализм применительно к смыслу (или функции). Подобно функции, с которой он так непосредственно связан, смысл не является чем-то от природы определенным. Он возникает не в результате сальтации или особого акта творения, но в ходе (как правило, постепенного) изменения обстоятельств.