— Виктор Васильевич, миленький, так то же в военное время! А сейчас мирное, не забывайте это. В экстремальных условиях всегда легче себя проявить, чем в будничных. Может быть, и не легче, но зато место подвигу есть. Вот я считаю, что ваши условия экстремальны: болота, морозы, лежневка и многое другое. И люди здесь совершают подвиги. А этот парень все ставит под сомнение. Нет, в этом случае мы не должны быть равнодушны. Да и ни в каких других, верно я говорю?
— Может, и верно… — откликнулся Стародубцев. — Так что же нам с ним делать, с водителем этим?
— Господи, да ничего с ним делать не надо! Надо просто его найти, поговорить по душам, определить точки зрения и вынести на суд читателя. Вы же знаете, Виктор Васильевич, мы сотни тысяч молодых людей воспитываем. Вот для их пользы и надо начать этот разговор.
— Ну а как не найдем?
— Найдем. Я же сказал вам: в двух колоннах я уже был, осталась одна ваша. Здесь он, Виктор Васильевич, и думать нечего. Нехорошо хвастаться, но чую я, что он здесь.
Начальник колонны оглушительно вздохнул, сокрушенно покачал головой, побренчал в задумчивости ключами, но несгораемый шкаф все же открыл и достал оттуда пухлую и потрепанную папку. Очки неожиданно нашлись, они были у него во внутреннем кармане, и Стародубцев водрузил их на крупный мясистый нос.
— Так какие у него инициалы?
«Охотник за душами» достал письмо и молча положил его перед Стародубцевым.
…Топлива в баке хватило бы еще километров на триста, но он рисковать не стал — от панелевоза следовало избавиться, и чем быстрее, тем лучше: этот мощный КрАЗ-благодетель издалека был слышен, издалека был виден.
Однако КрАЗ не иголка и даже не мотоцикл, его ветками не закидаешь, снегом не припорошишь… Да и государственные номера у него есть, а это тоже — один из самых серьезных факторов риска.
КрАЗ мчался на северо-восток, яростно глотая десятки, сотни метров, и ему казалось, что с каждым метром они — желанная свобода и безопасность — все ближе и ближе. Нет-нет, он, конечно, отдавал себе отчет и прекрасно понимал, что преследование началось и пресечением побега занимаются достаточно опытные люди, специально этому обученные. Понимал он и другое: в случае неудачи ему придется плохо, ну, ладно, за побег накинут два-три годишка, а если погиб часовой? Объехать его не было никакой возможности. Таран есть таран. Да-а, если молоденький солдатик загнулся, вышки не миновать, ни одна кассация не поможет.
Панелевоз мчался вперед, а человек в телогрейке управлял им легко, подчиняя тяжелую машину своему профессиональному мастерству. Он был достаточно спокоен, потому что имел кое-какое преимущество во времени перед преследователями: в момент побега на строительной площадке не было ни одной машины, кроме этого панелевоза, а следующая предвиделась не раньше чем минут через десять — пятнадцать, если не больше. И вообще на такую работу допускались осужденные, не только не отягощенные серьезной виной перед государством, не только хорошо зарекомендовавшие себя за время отбытия наказания, но также и те, чьи «срока» подходили к концу и бежать которым не имело никакого смысла.