Опасная профессия

С Борисом Исааковичем Цукерманом, физико-химиком, жившим в Москве, я был в дружбе с 1967 года, познакомившись в связи с нашей общей кампанией против нарушения советскими властями Всемирной почтовой конвенции. Я рассказывал о действиях Цукермана в книге «Тайна переписки охраняется законом», изданной в Лондоне и Нью-Йорке в 1972 году. Если я изучал в основном причины пропаж обычных и заказных писем и бандеролей в результате перлюстрации – незаконного вскрытия международных и внутренних почтовых отправлений, осуществлявшегося секретной почтовой службой КГБ («черным кабинетом»), то Борис Цукерман, убедившись, что его заказные международные письма пропали, составлял обоснованные требования о выплате положенной в таких случаях компенсации. Я тоже составлял и отправлял на Международный почтамт такие требования, но дальше этого не шел. Цукерман, как участник правозащитного движения (группа законников), начал предъявлять судебные иски к Международному почтамту, требуя компенсации. При этом он составлял эти иски столь убедительно с юридической точки зрения, что их приходилось рассматривать на судебных заседаниях с вызовом ответственных работников Международного почтамта. Решения народного суда, однако, всегда были: «в иске отказать».

Цукерман, однако, не сдавался. Поскольку Всемирная почтовая конвенция предусматривала равные права на компенсацию для отправителя и получателя, он передавал право на иск пострадавшим получателям в Англии и в США, которых знал. Там решения почтовых служб, не доходя до судов, были всегда в пользу пострадавших от советского «черного кабинета» и им выплачивались приличные суммы компенсаций, половину которых должна была платить советская почта. Эта проходившая незаметно борьба сыграла историческую роль, изменив со временем всю систему пересылки международной заказной и застрахованной корреспонденции. КГБ утратил возможность безнаказанно и бесследно конфисковывать заказные письма. Перлюстрация, конечно, сохранялась, но необъяснимые пропажи заказных писем почти исчезли. Для объяснения причин конфискации нужно было составлять акт с характеристикой недозволенных вложений.

Борису Цукерману «черный кабинет» не простил своего поражения. Вскоре его вызвали в военкомат как офицера запаса и направили на медицинское обследование. Ему грозила психиатрическая экспертиза на синдром кверулянтная паранойя, или патологическое сутяжничество. Не дожидаясь завершения обследования, семья Цукермана подала заявление на эмиграцию в Израиль. Они жили в Иерусалиме с начала 1972 года. Я писал ему из Лондона, но на письма всегда отвечала его жена, сам Борис почему-то молчал.

Я планировал повидать Цукерманов 21 июня, за день до открытия конгресса. Но Шура сказала по телефону, что суббота у них занята другими делами. Договорились на вечер 20 июня. Дом, где они жили, находился за чертой города на территории бывшей Иордании. В прошлом нерелигиозный, Борис стал ортодоксальным иудеем, прошел необходимые обряды, регулярно посещал синагогу и соблюдал все правила. Его жена Шура была русской и православной христианкой, посещавшей службы в церкви. Борис теперь не мог есть блюда, которые она готовила. Кошерную еду для него готовила дочь Аня, учившаяся в еврейской школе при синагоге. Вся посуда на кухне была отдельной для каждого члена семьи и типа диеты. Сын оставался неверующим и собирался поступать в университет во Франции. Советские проблемы теперь Бориса совершенно не интересовали.

Кибуц, в котором жила семья Мэлика Агурского (его жену Веру я не знал), находился за городом, и к нему нужно было добираться на такси. А по субботам работали только таксисты-арабы, для них это был обычный рабочий день.

Агурский был другом Роя и Турчина. Я знал его плохо и в прошлом встречался с ним лишь несколько раз. Один раз, в 1971 году, он приезжал в Обнинск. Агурский имел техническое образование, был инженером и несколько лет работал в Институте металлорежущих станков. Аспирантуру закончил в Институте автоматики и телемеханики АН СССР. Опубликовал несколько работ в области кибернетики.

С середины 1960-х годов Агурский под влиянием проповедника Александра Меня стал серьезно интересоваться христианской религией. У него появилось много друзей среди православных священников, и в результате он официально принял православное христианство и прошел необходимые для этого обряды. В то же время в ряде своих уже самиздатных работ Агурский пытался как-то объединить христианство с иудаизмом, объясняя, что у этих религий общие корни.

Эта сторона деятельности Агурского меня не интересовала. Но Мэлик Самуилович был интересным и оригинальным мыслителем и в области истории и социальных проблем. Он умел излагать свои мысли ярко и парадоксально, вызывая этим дискуссии.