Опасная профессия

«пытавшихся сопротивляться вразумляли физическими методами воздействия – избивали (били по лицу и голове, по половым органам, валили на пол и топтали ногами, лежавших на полу душили за горло, пока лицо не наливалось кровью, и т. д.), держали без сна, сажали в карцер, выводили босиком на мороз».

Далее Михаил Петрович пишет:

«Я дошел до такой степени мозгового переутомления, что мне стало все на свете все равно: какой угодно позор, какая угодно клевета на себя и других, лишь бы заснуть. В таком психическом состоянии я дал согласие на любые показания…»

Письмо было датировано 5 мая 1967 года.

Якубович передал это письмо в середине мая и Солженицыну, которого считал своим другом. Между ними установилась переписка. Я об этом тогда знал и два раза встречался в мае с Якубовичем на квартире Марлена Кораллова. Солженицын с начала мая жил в Переделкине на даче Чуковских и занимался подготовкой и распространением 250 экземпляров своего знаменитого «Письма Четвертому Всесоюзному Съезду Союза Советских Писателей», которое с помощью друзей рассылалось 15–16 мая, за два дня до съезда.

Как стало известно лишь несколько лет назад, к маю 1967 года первый том «Архипелага» был уже закончен и находился на хранении в Эстонии и в Ленинграде. Но ни Чуковские, ни я о существовании этой работы тогда не знали. В этой рукописи в главе «Закон созрел» рассказывалось и о процессе Союзного бюро, о котором Солженицын узнал исключительно из рассказов Якубовича. Все другие участники процесса были либо приговорены к высшей мере, либо умерли в лагерях. Якубович был среди них самым молодым. Однако Солженицын в своей версии умалчивал о пытках на следствии, решив показать Якубовича энтузиастом и скрытым большевиком, готовым давать ложные показания добровольно «для пользы дела». Изложение революционной биографии Якубовича Солженицын давал по прежним рассказам, но без ссылки на источник и очень недружественно, с сарказмом:

«Якубович не меньшевиком, а большевиком был всю революцию, самым искренним и вполне бескорыстным… Когда же в 1930 году таких вот именно “пролезших” меньшевиков надо было набрать по плану ГПУ – его и арестовали.

И тут вызвал на допрос Крыленко, который организовывал стройное следствие из хаоса дознания… И вот что сказал теперь Крыленко:

– Михаил Петрович, скажу вам прямо: я считаю вас коммунистом! (Это очень подбодрило и выпрямило Якубовича.) Я не сомневаюсь в вашей невиновности. Но наш с вами партийный долг – провести этот процесс (Крыленке Сталин приказал, а Якубович трепещет для идеи, как рьяный конь, который сам спешит сунуть голову в хомут.) …

И Якубович – обещал. С сознанием долга – обещал. Пожалуй, такого ответственного задания еще не давала ему Советская власть…»

Однако в мае 1967 года, прочитав копию заявления Якубовича в Генеральную прокуратуру, Солженицын понял, что изложенный им ход следствия слишком сильно отличался от действительности. Скрывать применение пыток на предварительном следствии было теперь нельзя. Но менять нарисованный раньше портрет энтузиаста-сталиниста Солженицын не захотел. Дав сцену добровольного согласия Якубовича на ложные показания, Солженицын добавил к ней абзац, основанный на новом документе: