Опасная профессия

«Поздно вечером зимой в одном из переулков Москвы шли два человека. В окне третьего этажа знакомого многим по вывеске над крышей здания ТАСС были видны языки пламени, и из окна шел дым. Один из проходивших, им оказался Генри Шапиро, репортер ЮПИ, помчался в свой офис и дал срочную телеграмму по телетайпу: “Пожар в здании ТАСС в Москве!” Второй прохожий, им оказался москвич Семен Шапиро, бросился к телефону-автомату и вызвал пожарную команду. Два мира, два Шапиро».

Был ли такой эпизод в реальности или его придумали юмористы из «ЛГ», не знаю. Спросить об этом Генри я не решился.

В понедельник 16 ноября Раиса Берг повела меня в свою лабораторию на кафедре генетики. Днем нас с ней пригласил на ланч профессор Кроу. На вечер предстоял визит к Генри Шапиро – он хотел показать собранную им в СССР коллекцию произведений искусства сталинского периода.

Лаборатория Раисы Львовны состояла из небольшого помещения, в котором было два термостата для выращивания на питательной среде в пробирках плодовых мушек дрозофил, стол для микроскопа и бинокулярной лупы и письменный стол. Скрещивание мух лабораторных линий с разными признаками и мутациями (цвет глаз, форма крыльев и т. д.) являлось главной технологией популяционной генетики дрозофилы, и я эту область генетики знал плохо. Но Раиса Львовна была большим энтузиастом и автором гипотезы о существовании глобальных волн, или вспышек, мутационной активности, связанных с колебаниями ультрафиолетовой радиации солнца или с какими-либо другими космическими явлениями. Всю работу по поддержанию многочисленных популяций дрозофил она делала сама, иногда унося пробирки с мухами в свою квартиру. Контраст с тем, что у нее имелось в Новосибирске, был очень значительным. В новосибирском Институте цитологии и генетики Р. Л. Берг возглавляла лабораторию популяционной генетики со штатом сотрудников и аспирантами. Она также читала лекции по генетике в Новосибирском университете.

В 1968 году, как я уже писал ранее, Раису Львовну уволили на пенсию за подписание опубликованного за границей «Письма Генеральному Прокурору СССР» сорока шести ученых с протестом по поводу закрытого суда над Гинзбургом, Галансковым и Добровольским, которых судили за протесты в связи с процессом над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем в 1966 году. Увольнению Берг предшествовало обсуждение ее поведения на ученом совете института. Раиса Львовна отказалась раскаяться и сделала протокол заседания ученого совета достоянием самиздата. Увольнение в этом случае было неизбежным и в относительно либеральном Академгородке. Раиса Львовна напрасно надеялась, что к женщине отнесутся мягче и что ее может спасти популярность. Она вернулась в Ленинград, но полноценная исследовательская работа оказалась и там невозможной. В то время Берг исполнилось всего лишь пятьдесят пять лет и ее научный потенциал далеко не был исчерпан. Это и послужило главной причиной эмиграции.

Но в США жизнь и работа Раисы Львовны складывались непросто, хотя и по другим причинам. Прежде всего, сама популяционная генетика перешла за эти годы на новый уровень, требовавший компьютерного моделирования и биохимических анализов профиля ДНК с помощью аналитических установок, с которыми Берг не работала. А молодых помощников, аспирантов и лаборантов у нее не было. Приборы выдавали экспериментатору сложнейшую гамму полосок разной ширины и цвета, среди которых поиски мутаций осуществляли особые сканнеры, а не глаз человека. То же самое делалось и в медицинской генетике. Наследственные аномалии подтверждались анализами ДНК. Генетика реформировалась в геномику. Методическое отставание приводило к изоляции Берг от остальных, в основном молодых, сотрудников. Ее скромный трехлетний грант подходил к концу, и продлить его для 65-летнего ученого, не представившего публикаций по результатам научных экспериментов, было очень сложно. Грант был выдан не под личный проект Раисы Львовны, а выделялся из общего гранта кафедры на работу иностранных гостей. Временный характер финансирования не позволял ей получить медицинскую страховку и кредитную карточку и оплачивать поездки в Европу. Но Раиса Львовна оставалась оптимистом.