Опасная профессия

Пока тишина, боюсь, она скоро, очень скоро лопнет как мыльный пузырь. Стоп, я сказал «боюсь», нет, оговорился, оговорился, такой речевой оборот. Вправду, я дрожу от впечатления дня новости: как я встаю с постели, спускаюсь вниз и подхожу к киоску, покупаю газету и читаю заголовок на первой (или второй, не важно) странице, набранный крупными буквами, с фотографией жертвы, с комментариями журналистов и высших милицейских чинов и прочих людей не компетентных ни в чем, но достаточно влиятельных, чтобы их мнение наличествовало в грозной статье на всю полосу.

И мои чувства в этот миг. Более всего я боюсь себя в те самые мгновения; что будет со мной, мне хочется и боязно это знать.

А будет ли? Или яркие, кричащие заголовки, столбцы, пышущие праведным гневом, не разбудят во мне того, кто должен быть сейчас на моем месте: человека скрывающегося, трясущегося от страха в предвкушении естественной развязки, боящегося стука в дверь, неосторожного слова, вида постового, сделавшего жест рукой в мою сторону, простого взгляда.

Что произойдет в тот миг, когда я увижу мою жертву, растиражированную сотнями, тысячами экземпляров, прочту, держа трясущимися пальцами газетный лист о скором окончании следствия, об очевидности мотивов и поступков. Что дальше? Истерика, бегающие глаза, запах типографской краски, ударивший в голову, стремительное бегство ото всех, от каждого, от себя самого? Заканчиваемое в милицейском участке?

Нет, это исключено. Я уверен.

Пока же я полностью отдаю отчет в своих действиях, я контролирую себя и поступки. Я хочу сказать, вплоть до того момента, когда…

Вот тут мысль моя начинает работать вхолостую, колесики крутятся, а картинка все не появляется, точно и нет ее, картинки этой.

Не могу представить весь ужас происшедшего. Процесс остановился, он даже обратился вспять; может, ничего и не было? Никаких следов, ничего, точно я и не выбрасывал, выйдя в тамбур, сквозь разбитое стекло кашне и ботинки, а моя память просто подводит меня.

Я – простой обыватель, серенький человечишко, как мог я сделать то, на что способны лишь герои детективных сериалов, книжек в мягкой обложке, бульварного чтива, герои с крутым разворотом плеч и всепроникающим взглядом, те, кто над толпой, вне нее…

Но не кто угодно!

Всю жизнь мне казалось, что это ритуал, особое состояние, место, время, обстоятельства и так далее. Вплоть до дымящегося пистолета и гильз на мокром асфальте. Мир, который не входит в круг моей компетенции, положения, привычек и предрассудков, суеверий и комплексов, свободный или, напротив, замкнутый на себя мир чего-то совершенно иного, нежели моя сторона жизни, мое мировоззрение, инстинкты, привычки, желания…

Не знаю, как еще это объяснить. Все произошло совсем не так, случилось непредвиденное, и вселенная столько времени державшаяся в равновесии на кончике иглы вдруг рухнула, выбросив меня далеко за ее пределы, в иное измерение. Не могу понять, может быть так и случилось, а я просто не заметил перехода, он свершился столь стремительно, что я оказался в ином мире прежде, чем успел понять, что же, собственно, произошло.

Да и сейчас не понимаю этого. Не цепляясь к словам, просто не понимаю. Ни себя, ни окружающее.

И еще. Мне хочется назад.

Очень хочется.

Может быть это и есть…

– Метра три с половиной протащил, не больше. Миш, рулетка у тебя?

– Да, держи.

Оперативник, сидевший на корточках над трупом, выпрямился и кинул рулетку своему коллеге.

– Хорошо, дождя эти дни не было, считай, повезло, – прибавил он, разглядывая лежащего в кустах боярышника грузного мужчину в дорогом костюме-тройке. Начищенные до блеска ботинки поблескивали в лучах солнца, пробивающихся сквозь изумрудный полог.

– Можно сказать и так. Отойди на секундочку, – его приятель возился с рулеткой.

Устроившийся чуть поодаль на пригретом солнцем стволе поваленного дерева старший следователь что-то быстро писал в записную книжку. Не разгибая спины, он спросил:

– Евгений Васильевич, а поподробнее сказать не можете?

Медэксперт, стоявший рядом и уже поглядывающий на часы, – его работа была закончена, – пожал плечами, всем своим видом показывая, что он не господь бог и большую уверенность привнести не в состоянии.

– Я же говорил, точнее при вскрытии. А если вы не успели записать, – с ехидцей в голосе добавил он, – то повторяю, что смерть наступила в результате асфиксии примерно семьдесят пять – восемьдесят часов назад. По следам, оставленным предметом удушения на шее убитого, можно с довольно большой долей вероятности определить, что это был шарф, кашне, шейный платок, нитки от него вы подобрали, разберетесь, который господин Глушенко, – я уж сразу его так назову своим именем, и так понятно, кто убит, – носил в день смерти. И который преступник или преступники использовали не по назначению.

– По своему назначению, – заметил фотограф, делая последний снимок: скорее для репортера, нежели в дело – крупный план места преступления, вид убитого со стороны тропинки. – Вот бы знать, взято у него хоть что-то из карманов или…